Размышления Иоакима прервал бодрый мотивчик «Crazy frogs» мобильника Хамрелля.

– Наш клиент, – сказал Хамрелль, покосившись на дисплей. – Немного везения, Йонни, и мы на лимон богаче.

Лето 2005 года началось с рекордного для этого времени года холода, сменившегося вскоре рекордной жарой, что дало пессимистам еще один повод убедиться, что с климатом на планете неблагополучно. После смерти Виктора прошел уже год, а полгода назад нацию потрясла катастрофа еще большего масштаба – цунами в Юго-Восточной Азии. К облегчению Хамрелля (кстати, и Иоаки ма тоже), бойкая Дженни, исполнявшая немецкую студентку в бессмертном фильме «Лоси и груди», чудом осталась в живых. Дженни со своим парнем уехала в Као Лак воплощать свою мечту о ресторане для веганов, но за пятнадцать минут до того, как гигантские волны поглотили берег, Дженни отправилась на рынок покупать овощи.

И много еще было катаклизмов в том году. Посреди зимы ураган «Гудрун» одним порывом ветра в сорок пять метров в секунду сорвал крышу с готландского сарая Иоакима, но это его не особенно огорчило – теперь у него были все предпосылки к тому, чтобы поставить на месте сарая не сарай, а дом. Виктор «the good guy» Ющенко стал президентом Украины. И одесную от него встала конечно же блондинистая секс-бомба Юлия Тимошенко в роли премьер-министра. В кафе и ресторанах ввели запрет на курение. И среди всех этих плохих и хороших новостей выделялась одна: Иоаким Кунцельманн вновь начал писать статьи.

– Эта история не быстрая, займет не меньше года, – сказал ему Хамрелль, когда картины прибыли из Гётеборга. – Я имею в виду, до настоящей прибыли еще далеко. Рисунки Буше – мелочь, едва хватит покрыть расходы. Нам нужно выждать время. Почему бы тебе не использовать передышку и не взяться за перо?.. Я бы на твоем месте так и сделал.

Дружелюбное замечание Хамрелля попало в больное место.

– Такой парень, как ты, не должен бездельничать. У тебя есть талант, образование, идеи. А ты чем занят? Ноешь о деградации современного общества, жалуешься на судьбу и завидуешь успехам коллег.

Иоаким решил доказать, что это не так. Как-то в феврале он сел за компьютер и написал статью о порнографии и эстетике, и ему удалось, правда с определенными трудностями, продать ее в академический журнал OEI. В основу статьи легли его энциклопедические знания интернетовских порносайтов. Далее следовала разветвленная цепь рассуждений о ничем не ограниченной доступности порнографии и о том, как эта доступность изменила представление о человеческом теле. Статья вызвала довольно большой интерес. Ему позвонили из другой газеты, а несколько известных шведских интеллектуалов прислали ему мейлы с пожеланиями удачи в дальнейшей работе. Редактор «Свенска дагбладет» поинтересовался, нет ли у него материала для рубрики «Под чертой», тему он может выбрать сам, «хотя желательно с эротическим уклоном». Но Иоаким вдруг понял, что утонченная культурная дискуссия его вовсе не интересует, поэтому отказался и поделился своими сомнениями с Хамреллем.

– Слушай, у меня есть приятель в глянцевом журнале «Кинг», – сказал тот. – Поглядим, что я смогу сделать.

И уже через пару недель Иоаким летел утренним рейсом в Эстерсунд, получив от журнала заказ на репортаж о времяпрепровождении шведской элиты в Оре. За этим последовало предложение от той же газеты взять интервью у восходящей звезды автоспорта, дать серию репортажей с альтернативного кинофестиваля и написать ироническую хронику об актере Торстене Флинке, бунтаре и аутсайдере. Меньше чем за полгода он опубликовал больше статей, чем за всю свою карьеру в качестве фрилансера.

– Пошло дело, – сказал Хамрелль, прочитав первую статью Иоакима о причудах шведских знаменитостей в шикарных ресторанах Оре, – ты пишешь о них как о ничтожествах. Тумас Бролин, Эрнст Бильгрен[121] и как там их еще. Правильно ты говоришь, эти прохвосты уверены, что все можно купить за деньги. Это уже не хрен собачий – ты критикуешь общество!

Карстен прямо светился чуть ли не отцовской гордостью. Он тут же купил несколько экземпляров журнала и подарил знакомым. Но самое удивительное, что он осилил весьма и весьма туманную статью из академического журнала, и она ему очень понравилась. Они вели долгие ночные разговоры, отвлекаясь от главного плана – реализации наследства Виктора.

– Это ты правильно – насчет подлинного и фальшивого. И точно, наше время – сплошной плагиат. Тела копируют, идеи воруют, музыку не сочиняют, а составляют, – сказал он, жуя свою неизменную антиникотиновую жвачку, – хотя знаешь, я не нашел слово «гиполаз» ни в одном словаре. Но ты прав! Возьми хоть мою отрасль: ни одной девчонки с настоящей, не силиконовой, грудью уже не найдешь. Ни у кого уже без виагры не стоит, талии тонкие – жир отсосали, губки пухлые – тоже накачали силиконом. Так она и выглядит, современность: сплошная подделка. Твой папаша опередил свое время.

Эти слова вызвали у Иоакима некоторое постмодернистское огорчение, главным образом потому, что он в своих текстах только и занимался компиляцией, не приводя источников и как бы притворяясь, что все это он придумал сам… «Произведение искусства – такой же продукт производства, как и любой другой, но созданный кем-то, действующим по заданию той или иной организации. Ему предназначен статус кандидата на восторженный прием». Эти слова он просто-напросто перевел с английского, обнаружив в Сети довольно заумный текст философа Артура Данто, сочиненный им по поводу порнографического полотна Джефа Куна, где автор изображен с Чиччолиной[122]. «Искусством можно назвать все что угодно, если его примет мир, называющий себя миром искусства. Отрасль предлагает своего рода страховку, к которой аппелирует художник, выставляя новое произведение. Все что угодно может стать произведением искусства, если к этому располагает ситуация или существует соответствующая теория». И наоборот, добавил он уже от себя, но в том же тяжеловесном, притворяющемся глубокомысленном стиле: «Ничто не является произведением искусства, пока не возникнет интерпретация, утверждающая его как таковое».

Чтобы выглядеть более начитанным, а главное, избежать риска быть схваченным за руку, он щедро снабдил курсивом и обширными ссылками такие понятия Фуко, как авторская функция или эпистема, упомянул постгегельянскую феноменологию духа времени и с помощью пары замысловатых метафор попытался доказать, что автор произведения «в эстетико-порнографическом дискурсе имеет лишь символическую ценность», а в искусстве вообще неприменимы категории подделки и подлинника. В следующей статье в тысячу с лишним знаков он забрался совсем уж в гибельные выси, сравнив фальсификацию искусства с beatsampling, плагиаторским тиражированием ритма в компьютерной попсе, но сумел при этом выдержать такую сверхнаучную витиеватость, что порядочный читатель, уверенный, что имеет дело с не менее порядочным писателем, все это проглотил.