– Ну, согласно общеизвестной легенде, Вильнюс результат пророческого сна, – говорит Мартинас. – Может быть именно поэтому ему присущи особая зыбкость и глубина. Или только иллюзия глубины. Но какая разница.

Он всегда в подобных случаях ссылается на удобную легенду. А что еще говорить.

Но Беатриса смотрит на него так серьезно, словно и правда ждет какого-то разумного объяснения, которое немедленно, кто бы сомневался, расставит все по своим местам.

– На самом деле я наверное понимаю, о чем ты спрашиваешь, – говорит Мартинас. – И конечно не знаю ответа. Но подозреваю, это делается как-нибудь так.

Он достает из кармана вчетверо сложенный бумажный листок, очередную любовную записку зыбкой глубине, о которой пытается рассказать ему Беатриса, чиркает зажигалкой, чуть не обжегшись, кидает вспыхнувшую бумажку в пустую металлическую пепельницу, и потом оба зачарованно смотрят, как она там горит.

«Люблю тебя бесконечно», – говорит Стефан и кладет телефон в карман. Или выбрасывает в реку. Или, чего доброго, сует себе в ухо, как ярмарочный фокусник. И хранит там до следующего звонка. Кто его знает.

Фира даже не улыбнулась, вообразив это зрелище. Ну в ухо и в ухо, а чего, нормально, ему бы пошло.

Свой телефон она прятать не стала, ни в ухо, ни просто в сумку, бросила на пустое пассажирское сидение, пусть будет под рукой. И заодно на виду. Когда рассекаешь по городу в золотистом кабриолете, прекрасном и неуместном, как саламандра на электрогриле, гордо откинув верх – все выхлопные газы мои! – чертовски приятно выставлять напоказ старую боевую «Нокию», обмотанную изолентой, синей и еще немножко желтой, какая под руку в момент катастрофы попалась, такой и обмотала, а потом взглянула не дело рук своих и решила, что это хорошо, зачем что-то менять.

Фире пятьдесят девять лет, у Фиры голубые, как майское небо глаза, темно-лиловые – крашеные, не свои, увы – волосы, серое шелковое платье в мелкий цветочек, великолепные, скульптурной красоты руки, без единого кольца, зато с маникюром на отдельно взятом правом мизинце, ноготь которого тщательно выкрашен в канареечно-желтый, в тон изоленте на телефоне, цвет. У Фиры голос, даже не так – Голос. В смысле контральто. Уникальное, как утверждают специалисты. И вот прямо сейчас, когда Фира, одновременно нажав на газ и на кнопку магнитолы, начинает подпевать Егору Летову: «Монетка упала третьей стороной, монетка упала третьей стороной, армагеддон попс», – в этом могут, содрогнувшись, убедиться фланирующие по бульвару прохожие, так уж им повезло в этот солнечный июньский день.

На самом деле Фира никогда не любила «Гражданскую оборону». А эту конкретную песенку вообще терпеть не могла, да и сейчас не то чтобы может. Но уж больно хорошая шутка, контекстуальная, никому не понятная, кроме самой Фиры и, может быть, еще четырех человек. Впрочем, их-то сейчас нет рядом.

* * *

«…ваш автомобиль марки «Крайслер», государственный номер BND-007 был обнаружен по адресу город Клайпеда, улица Тайкос угол…»

Чего?!

Перечитал еще раз. Что за чушь.

Какой, к лешему, автомобиль? Какая может быть Клайпеда? И, самое главное, при чем тут я? Я же продал старика… – дай бог памяти – семь, если не все восемь лет назад. Бедняга Бонд! Какой нелепый финал.

Нериюс вертит в руках листок плотной розовой бумаги, неровно оборванной по краю, зато украшенной самой настоящей круглой печатью, полицейской или нет, без лупы не разберешь, но вроде бы…

Ай, ну да. Дошло. Лупу можно не искать.

Нериюс достает из кармана телефон, по памяти набирает номер, которого нет ни в одном из списков, черт его знает, почему, Стефан никогда не просил хранить его координаты в секрете, сам не захотел записывать; возможно, просто потому, что так и не решил, в какую группу определить Стефана. «Семья»? «Друзья»? «Клиенты»? «Коллеги»? Даже не смешно. Ладно, какая разница, главное, что не забыл.

– Один-ноль в твою пользу, – объявляет Нериюс, когда долгие гудки наконец сменяются бодрым баритоном: «Слушаю».

– Розыгрыш совершенно идиотский, – укоризненно говорит Нериюс. – Тем не менее, он удался. Я поверил, что это самое настоящее извещение и даже начал судорожно вспоминать, в какую далекую галактику засунул документы о продаже бедняги Бонда, столько лет прошло. Ну чего ты ржешь? Да, настоящее извещение на розовом бланке, почему нет. Откуда я знаю, какие сейчас у вас порядки? Может вы еще и засушенные фиалки подозреваемым рассылаете, я бы не удивился… А почему ты просто не позвонил? Я вполне мог бы до вечера воскресенья домой не вернуться. Или просто мимо почтового ящика пройти.

– Не мог, – говорит Стефан. – Ты всегда все делаешь вовремя. – И, помолчав, добавляет: – Люблю тебя бесконечно.

В его устах эта фраза всегда кажется своевременной и уместной. Хотя, по идее, должно быть просто смешно.

Спрятав телефон в карман, Нериюс, крупный сорокалетний мужчина в элегантном летнем костюме, совладелец перспективной риэлторской фирмы, достает из холодильника бутылку лимонада «Тархун», привычно откупоривает ее обручальным кольцом, выходит на балкон и залпом выпивает пол-литра ледяной ярко-зеленой газированной жидкости. Лучше бы, конечно, чего-нибудь покрепче, но перед работой покрепче нельзя.

* * *

– Ну как – где? – говорит Арина. – В Монте-Карло, конечно. Как раз думаю, на что бы такое интересное сейчас поставить предпоследний из унаследованных миллионов? На красное, или на черное, как считаешь? Если уж так вовремя позвонил, подскажи.

Очередь, выстроившаяся в кассу супермаркета «Максима» – ну то есть как очередь, две пожилые дамы и студент с бутылкой пива – взирает на Арину с уважительным интересом.

– На черное, конечно, – отвечает ей Стефан. – Зачем нам с тобой сейчас красное, сама подумай. И если уж все равно зашла в магазин, купи мне жвачку. Лучше апельсиновую, но, в общем, все равно.

– Плакал мой миллион, – вздыхает Арина. – Вечно ты находишь, на что потратить мое наследство. Ладно, что с тобой делать, куплю.

– Люблю тебя бесконечно, – говорит Стефан, да так проникновенно, что Арина берет с полки целых две упаковки жевательной резинки. Апельсиновую, как он просил, и арбузную, просто потому что у нее красивая упаковка. Зеленая с красным, а на красный мы как раз решили не ставить, значит, все сходится. Или наоборот? Ай, да какая разница. Все равно вряд ли этот гостинец достанется Стефану. Он – не великий любитель дружеских встреч, ни во сне, ни наяву.

Арина складывает в холщевую кошелку покупки: половинку черного хлеба, четыре банана, коробку овсяных хлопьев, литровый пакет молока, пластиковый лоток с пророщенным овсом для кошки, стоит каких-то непомерных денег, но Сигрюн любит молодую траву, так что не жалко, пусть грызет.

Арина выходит из супермаркета – пухлая, уютная женщина средних лет с немного беспомощными, как у всех близоруких людей глазами, густыми каштановыми волосами, небрежно скрученными на затылке, в теплой зеленой кофте и новенькой, колом стоящей джинсовой юбке из «Маркса и Спенсера». В кошелке у нее продукты, в кармане кофты – две упаковки жевательной резинки, на устах мечтательная улыбка, а в сердце – ослепительная леденящая кожу и душу тьма, как всегда.