Стивр не стал бы точно утверждать, слышал ли он, как кричит Леонель, или этот крик только почудился ему. Уши заложило. На спине тлела одежда, руки и ноги ломило, как у старых людей к перемене погоды. Мужчина приподнялся, стал протирать глаза, но от этого становилось еще больнее, и он мало что видел сквозь слезы, которые ручьями стекали по его щекам.

Люди лежали вповалку, как сбитые мячом кегли. У стены, прислонившись к ней спиной, сидела Леонель. На ней совсем не осталось одежды. Глаза ее были закрыты, волосы — обожжены, лицо и губы — все в каменной крошке. У нее лишь чуть вздрагивала левая рука, будто только в ней и остались последние капли жизни. Кожа на подушечках пальцев почернела и местами потрескалась.

Стивр бросился к девушке, чтобы хотя бы защитить ее своим телом. Он опустился перед ней на колени, расставил широко руки, будто обнять хотел. За спиной потянуло холодом. Ощущение было очень приятным. Стивр оглянулся. В центре зала появлялась воронка.

— Наконец-то! Пойдем… — зашептал Стивр на ухо Леонель, но он не был уверен, что она его слышит. Да и не двигалась она. Тогда Стивр взял ее на руки. Девушка оказалась очень легкой и хрупкой, точно кости у нее были из соломы — кожа туго обтягивала их, как шпангоуты обтягивают борта лодки.

„Она сожгла часть своего тела, — догадался Стивр. — Она и раньше была совсем худенькой, а теперь в ней мало чего осталось“.

— Куда ты меня тащишь? — Стивр скорее догадался по губам, что сказала Леонель, чем услышал ее.

— Проход открылся. Надо спасаться.

— От кого?

— Главный инквизитор… — начал Стивр.

— Его нет, — прервала его Леонель.

— Нет? — удивился Стивр. — Так этот огонь… — Догадка его так поразила, что он замолчал и остановился. — Этот огонь ты сделала?

— Я была этим огнем, — уточнила Леонель.

Ее губы исказила улыбка. Но они все спеклись и от слабого движения начали трескаться. Стивр испугался, что Леонель сейчас рассыплется, как разбитая ваза на мелкие кусочки, и обнял ее покрепче.

— Ты меня сломаешь, — прошептала Леонель.

В дверь все продолжали колотить тараном, но обитые железом края оплавились, срослись с косяком, да и саму дверь так перекосило, что она стала со стеной практически единым целым.

Стивр сорвал чуть тлеющую портьеру, обмотал в нее Леонель. Она уже не протестовала.

Он услышал стоны и шорохи, несколько человек поднялись. Сперва на коленки, потом на ноги, как дети малые, которые только учатся ходить. Их пошатывало, на ногах удержаться могли не все, человека три всего, остальные остались сидеть, осматривать свои раны. Четверо так и не подавали признаков жизни. У противоположной стены Стивр различил обгоревшую тряпку, измазанную чем-то бурым. Она лежала прямо на отпечатавшемся на полу, чуть смазанном по краям человеческом силуэте.

— Инквизиторы подумают, что сюда дьявол явился, — он кивнул на тряпку, но Леонель туда и не посмотрела, — а главный инквизитор дал ему бой и проиграл. Его сделают святым.

— Не успеют…

Король запустил руку в мягкую, густую, длинную шерсть собаки, провел от хребта к голове. Шерсть, чуть вздыбившись, приятно щекотала кожу ладони. От таких вольностей пес должен был оскалиться, зарычать, но он продолжал валяться, уткнув большую морду в вытянутые лапы. Король сидел в кресле, обитом бархатом. Ноги у него замерзли, и он подпихнул их под тело собаки, потом взял со стола золотой кубок, в котором плескалось красное как кровь вино, и пригубил. По жилам стало растекаться приятное тепло. Кровь он пил когда-то, ради интереса попробовал. В юности он много чего попробовал, но это вино было гораздо вкуснее крови. Что же в ней находят вампиры?

За окном что-то грохнуло. Так должны звучать адовы пушки Стивра Галлесского. Отчего-то король сразу понял, что это не гром. Неужели Стивр добрался до города и начал его обстреливать? Эти адовы пушки пробьют стены. Как пить дать пробьют!

Собака подняла морду, навострила уши, с секунду слушала, как дрожат стекла, наконец резко вскочила, подбежала к стене, поднялась на задние лапы, передними опираясь о подоконник, и зарычала, поглядывая настороженно то на короля, то вновь в окно.

— Что там еще стряслось? — спросил король, будто собака могла ему все объяснить, или он смог бы все понять из ее ворчания.

Он взял колокольчик, несколько раз вяло взмахнул им, почти не ощущая, как язычок бьется о стенки, но у слуги ушные раковины были перестроены таким образом, что он всегда мог услышать этот звон, где бы ни находился, хоть за тридевять земель, хоть под могильной плитой. Слуга через несколько секунд вбежал в королевские покои, низко поклонился, почти достав до пола головой.

— Мой господин?

Собака даже не посмотрела в его сторону.

— Что там? — повторил король свой вопрос, вновь не очень надеясь, что получит ответ.

— Это у главного инквизитора. Я отправил стражников выяснить. Они еще не вернулись. Там что-то сильно полыхнуло, но пожара, кажется, нет.

— Похоже, я знаю, чем там главный инквизитор занимался, — сказал король. — Говорил же я ему, чтобы он эксперименты свои подальше от города проводил, а то сам погибнет, да еще все в округе спалит. Этого еще не хватало! Когда вот-вот повстанцы к столице подойдут. Надо бы Дориана Хо поторопить, а то он все медлит, говорит, что армия его к походу не готова. Что, он намеревается мобилизовать все мужское население страны и только тогда выступит в поход?

Слуга этот давно служил королю. Чуть ли не с детства. Его нашли в сарае, где лекари делали из обычных людей уродов для бродячих цирков. Они еще не успели почти ничего сотворить с мальчиком, только посадили его в бочку, чтобы тело его не выросло. Для получения результата надо было продержать его там несколько лет, а он пока что находился в бочке не больше недели.

Король заставил лекарей продемонстрировать свое мастерство друг на друге, пообещав, что самому искусному из них сохранит жизнь. Кому под нож ложиться, решали жеребьевкой, монетку подбрасывали. Обезболивающее при операции монарх применять запретил. Он с интересом смотрел, как острый нож разрезает губы бедолаге, которому не повезло со жребием. Он дергался, пытался кричать, захлебываясь собственной кровью, но тугие ремни крепко держали. Рот его постепенно становился похожим на лягушачий. А кроме того, после операции у него еще перестали смыкаться губы, чтобы всегда были видны зубы.

С той поры король потерял интерес к цирковым представлениям. Он ведь знал, как и откуда берутся цирковые уроды. Вот только обманул лекарей властелин. Ну кто они такие, чтоб данное им слово держать? Он приказал всех их убить.

Слуга был предан своему спасителю и мог даже по выражению его глаз понять, о чем тот сейчас думает. Он был умен. Король любил с ним разговаривать. Можно было не опасаться, что он кому-то расскажет то, что слышал в королевских покоях. Даже у немого могут колдуны тайну выманить, прочитав мысли. А у этого слуги вряд ли, хоть язык ему никто не отрезал. Где-то краем сознания слуга уловил имя: Дориан Хо.