Тунгата вприпрыжку шел рядом с матерью, все еще мокрый после купания в ручье — черная кожа бархатисто поблескивала. Он заливисто засмеялся, когда Танасе поставила глиняного быка себе на голову и понесла его — спина прямая, бедра покачиваются, уравновешивая груз.

Тропинка спускалась к подножию скалы. Здесь была не настоящая пещера, а просто длинный низкий выступ в склоне горы, образующий естественное убежище, которое использовали с незапамятных времен. Каменная крыша почернела от копоти бесчисленных костров, стену в глубине украшали древние наскальные рисунки, оставленные желтокожими бушменами задолго до того, как Мзиликази привел в эти холмы племя матабеле. Рисунки изображали носорогов, жирафов, антилоп и вооруженных луками охотников с чрезмерно увеличенными гениталиями.

В этом убежище — одном из тайных укрытий матабеле, где прятались женщины и дети в тревожные для племени времена, — собрались почти пятьсот человек. Хотя оно располагалось в ущелье с крутыми склонами, из него вели пять тропинок, скрытых в скалах и узких проходах, поэтому враг не смог бы захватить скрывающихся здесь людей в ловушку.

Протекающий по ущелью ручей давал воду для питья, тридцать молочных коров, выживших во время эпидемии чумы, обеспечивали беглецов молоком. С собой каждая женщина принесла мешок зерна: саранча съела большую часть урожая, но при бережном расходовании припасов должно было хватить на много месяцев.

Внутри убежища женщины занимались своими делами. Одни дробили кукурузные зерна в ступах, выдолбленных из стволов деревьев: тяжелый деревянный пестик поднимали над головой, потом отпускали, позволяя упасть под собственным весом, и, хлопнув в ладоши, заносили для нового удара. Другие плели подстилки из коры, выделывали шкуры или нанизывали керамические бусы. В воздухе висел голубоватый дымок костра, стоял мелодичный гул женских голосов, в который вливался лепет голых малышей, ползающих по каменному полу или присосавшихся к материнской груди.

В дальнем конце убежища Джуба передавала двум дочерям и новой жене одного из сыновей секреты варки пива. Вымоченные в воде зерна проса проросли, и теперь надо было их высушить и смолоть. Поглощенная нелегкой задачей, Джуба заметила присутствие старшей невестки и старшего внука только тогда, когда они оказались совсем рядом. Подняв взгляд, Джуба расплылась в улыбке.

Танасе почтительно встала перед свекровью на колени:

— Матушка, мне нужно поговорить с тобой.

Джуба попыталась встать, но громадный вес придавливал ее к земле. Дочери подхватили мать с двух сторон под локти и помогли ей подняться. Оказавшись на ногах, Джуба двигалась с удивительной легкостью. Она подхватила Тунгату на руки и пошла по тропе. Танасе последовала за ней.

— Базо послал за мной, — сказала Танасе. — Индуны не могут прийти к согласию, и Базо хочет, чтобы я истолковала слова Умлимо. Без этого наша борьба сведется к спорам и нерешительности. Мы потеряем то, чего добились с таким трудом.

— Тогда ты должна идти, дитя мое.

— Мне нужно идти очень быстро, я не могу взять с собой Тунгату.

— Пусть малыш остается здесь, я за ним присмотрю. Когда ты уходишь?

— Прямо сейчас.

Джуба со вздохом кивнула:

— Ну что же, иди.

— Слушайся бабушку! — тихо велела Танасе, погладила сына по щеке и растворилась, словно тень, за поворотом узкой тропы.

Танасе прошла сквозь проход в скалах, охранявших долину Умлимо. Она путешествовала одна, наедине со своими воспоминаниями об этом месте — и они были не из приятных. Танасе двигалась легко и прямо, грациозная, как антилопа, высоко держа голову на длинной лебединой шее.

Обостренное восприятие бывшей пророчицы немедленно ощутило атмосферу недовольства и напряженности, висевшую над хижинами в долине, словно ядовитые испарения над малярийным болотом. Склонившись перед Базо в почтительном приветствии, Танасе почувствовала в муже злость и раздражение: она хорошо знала, что означают желваки на его скулах и краснота в глазах.

Индуны разделились на две группы: на одной стороне сидели старики, на другой — молодые и упрямые во главе с Базо. Подойдя к группе старших вождей, Танасе склонилась перед Гандангом и его седыми братьями, Сомабулой и Бабиааном.

— Я вижу тебя, дитя мое, — торжественно ответил Ганданг на ее приветствие и сразу же открыл причину приглашения: — Мы хотим, чтобы ты разъяснила нам значение последнего пророчества Умлимо.

Такая прямолинейность говорила о чрезвычайной важности события.

— Отец мой и господин, я больше не вхожу в круг посвященных…

Ганданг нетерпеливо отмахнулся от возражений.

— Ты понимаешь в этом больше, чем кто-либо еще за пределами той жуткой пещеры. Выслушай слова Умлимо и растолкуй их нам.

Она согласно склонила голову, одновременно слегка повернувшись, чтобы краем глаза видеть мужа.

— Пророчество Умлимо гласит: «Только глупый охотник закрывает выход пещеры, из которой пытается сбежать раненый леопард», — сказал Ганданг, и его братья согласно кивнули, подтверждая точность цитаты.

Прикрыв глаза густыми ресницами, Танасе чуть повернула голову, чтобы видеть правую руку Базо, лежавшую на обнаженном бедре. Она когда-то научила мужа основам тайного языка знаков посвященных. Базо согнул указательный палец, прижав его кончик к большому, — это был приказ молчать. Танасе сделала знак согласия и подняла голову.

— Это все, что сказала Умлимо, мой господин?

— Нет, — ответил Ганданг. — Она дала еще одно предсказание: «Горячий ветер с севера должен сжечь сорняки в полях, прежде чем можно будет снова сажать кукурузу. Ждите северный ветер». Растолкуй нам слова Умлимо.

Индуны нетерпеливо склонились вперед.

— Пророчества Умлимо никогда не могут быть поняты сразу. Я должна подумать.

— Когда ты дашь нам ответ?

— Как только получу его.

— Завтра утром? — настаивал Ганданг.

— Может быть.

— Тогда ты проведешь ночь в одиночестве, чтобы никто не мешал твоим размышлениям, — приказал вождь.

— А как же мой муж? — возразила Танасе.

— В одиночестве! — сурово повторил Ганданг. — У дверей хижины будет стоять охранник.

Воин, поставленный охранять Танасе, был молод и не женат, что делало его гораздо восприимчивее к чарам прекрасной женщины. Он принес чашку с едой, и Танасе подарила ему такую улыбку, что юноша замешкался у дверей. Она предложила ему лакомый кусочек еды, и амадода, бросив виноватый взгляд наружу, взял из ее рук угощение.

Пища оказалась на вкус странно горькой, и все-таки, не желая обидеть женщину, он мужественно проглотил кусочек. Женская улыбка таила в себе обещания того, о чем юноша не смел и подумать, однако, попытавшись ответить на откровенные шуточки, он почувствовал, что язык заплетается и неожиданно навалившаяся усталость заставляет сомкнуть глаза — всего на секундочку.