Однажды вечером я открыла срочное письмо от мисс Таннинг, адресованное Максу. Это была глупая записка на ломаном французском с приложенным лоскутом голубого шелка, который, как она утверждала, был прядью ее волос. Я вышла из себя от ревности, решив, что Макс скучает по ней так же, как она по нему. Она уехала куда-то на Средний Запад. После прочтения письма я несколько раз что есть силы ударила Макса по лицу. Но он, скорее всего, даже не воспринял письмо всерьез, потому что потом прочитал его вслух нам с Эмили, пытаясь доказать, что это не любовное послание. Ему оно просто показалось забавным.

Как-то вечером Александр Колдер пригласил нас на один из своих bals musette[70] в бистро на углу Первой авеню и Девяностой улицы. Макс настоял на том, чтобы мы взяли с собой мисс Таннинг. Меня это разозлило, к тому же я плохо себя чувствовала и не хотела идти. Макс сказал, что пойдет без меня. Я знала, что Колдер не любит Макса и что вряд ли мисс Таннинг там будут рады; в любом случае, я сгорала от ревности и унижения. Я позвонила Максу домой к мисс Таннинг и запретила ему приводить ее на bal musette, пригрозив, что не пущу его домой. Она вмешалась в разговор и сказала, что не хочет становиться причиной разлада между мной и Максом и немедленно отправит его ко мне. Он вернулся, но я не стала с ним разговаривать и ушла из дома.

В другой день Макса пригласили на вечеринку без меня, и, хотя он сначала отказался, я заставила его принять приглашение, потому что хотела провести вечер с Марселем. Макс позже утверждал, что именно это разрушило наш брак; я дала ему полную свободу, и он впервые провел целую ночь в обществе мисс Таннинг и в результате в нее влюбился. Все это было зря, потому что мне не удалось найти Марселя, и я вместо этого повела Пегин в театр. На следующий день мы пошли на коктейли к Синди Дженису, куда неожиданно приехала мисс Таннинг; Макс ужасно испугался и спросил, буду ли я скандалить. Я сказала: «Конечно, нет», и проигнорировала ее, как всегда поступала с тех пор.

Через несколько дней у Курта Селигмана дома проходило собрание сюрреалистов, и Марсель Дюшан позвал Макса туда по телефону. Макс изо всех сил пытался отговорить меня ехать с ним, поскольку там была мисс Таннинг. Я настолько вышла из себя, что оставила его у порога и потребовала отдать мне ключ от дома. Естественно, после этого он отправился жить к мисс Таннинг. Однако через несколько дней из службы во флоте вернулся в отпуск ее муж, и им с Максом пришлось бежать. Максу было сложно найти жилье в Нью-Йорке, и он не решался просить о помощи наших друзей, потому что это вызвало бы проблемы со мной.

В отчаянии я пошла к Бретону. Его очень удивило мое состояние, и он сказал, что я должна как минимум увидеться с Максом и поговорить с ним. Он отчитал меня за то, что я забрала у Макса ключ, и сказал, что нельзя так поступать с подданным враждебного государства. Я ответила, что Макс сам виноват, раз не взял с собой на собрание сюрреалистов и столько раз меня унижал. В итоге Джимми заставил Макса встретиться со мной.

Когда Макс пришел, я сходила с ума от горя и сказала ему, что покончу с собой, если он не вернется. Он ответил, что сейчас едва ли подходящее время для попытки возобновить нашу совместную жизнь и что нам сначала надо успокоиться. Он спросил, позволю ли я ему сначала съездить с мисс Таннинг в Аризону, а потом вернуться ко мне. Со мной чуть не случилась истерика.

В то время я была в состоянии такого нервного расстройства, что Пегин приходилось всюду ходить со мной. Я даже не смотрела по сторонам, когда переходила дорогу. Как-то вечером мы пригласили Бретона на ужин, надеясь улучшить ситуацию, но стало только хуже. На ужине оказались Макс, Мэри, Марсель и еще несколько людей. Мы начали спорить о журнале «VVV», который издавали Марсель, Бретон и Макс. Макс до этого обещал мне в этом журнале бесплатную рекламу моей галереи, но теперь Бретон отказал мне. Я хотела ее получить из принципа, потому что считала, что много сделала для сюрреалистов. Но Бретон твердил, что он положил всю жизнь на алтарь истины, красоты и искусства и от остальных ожидает того же. Пегин сказала, что все сюрреалисты mesquin[71] со своими бесконечными склоками. Бретона возмутило, что его оскорбляет маленькая девочка, и он обвинил меня в том, что моя дочь позволяет себе такое под моей крышей. Макс в этот момент сбежал к мисс Таннинг, которая названивала ему весь вечер. На этом закончились мои отношения с Максом, и он исчез на несколько дней. Пегин пыталась помирить нас, но безуспешно. При следующей встрече я сказала Максу, что готова отказаться от Марселя, если он откажется от мисс Таннинг, но он ответил, что если я устала от Марселя, то несправедливо требовать от него из-за этого расстаться с мисс Таннинг. Однажды вечером он пошел со мной на вечеринку и рассказал мне все об их беспечной жизни. Он вел себя так, словно собирается остаться со мной, но после ужина проводил меня домой и уехал к мисс Таннинг. Мне кажется, он просто хотел появиться со мной на публике, чтобы сбить людей с толку. Все это время я проводила ночи с Марселем, который был со мной очень добр и выполнял роль скорее сиделки, нежели любовника. Я чуть не тронулась умом и не могла спать без лекарств.

Макс приходил каждый день и рисовал в своей мастерской. Однажды днем в воскресенье, когда у меня была Эмили, мы выпили чай с Максом, и он пошел наверх рисовать дальше. Я попросила Эмили подняться к нему и поговорить с ним от моего имени. По какой-то странной причине я ужасно боялась жить одна. Я попросила ее сказать Максу, что я во всем виню себя, не хочу рушить наш брак и готова ждать, пока не закончится его роман. Первым делом она спросила у него, как он полагает, что я думаю о его новой картине. Он ответил, что не знает, так как меня больше не интересуют его работы и мы не видимся; он сказал, что я деструктивный по натуре человек, что я разрушила нашу жизнь и уже двадцать лет влюблена в Марселя. После этого Эмили передала ему мое послание и спустилась, сказав, что мое предложение заставило его задуматься. В начале той зимы Макс звал меня с собой в Аризону, но я отказалась оставлять галерею и сказала Эмили, что скорее рискну своим браком, чем откажусь от «Искусства этого века».

Когда Макс говорил о мисс Таннинг, он постоянно противоречил сам себе. Иногда он говорил, что не влюблен в нее и испытывает только физическое влечение. Иногда он говорил, что чувствует себя котом, который норовит сбежать. Однажды он сказал мне, что наши отношения были обречены и что он был влюблен в меня только в Марселе — ровно до тех пор, пока не встретил Леонору.

Он то просил меня дождаться окончания его романа, то говорил, что в этом нет смысла и что он сразу захочет завести новый. Еще он сказал, что я закатываю слишком много истерик и жить со мной невозможно.

Джимми считал, что мне должен помочь психоанализ. Единственным, кого я хотела видеть своим психоаналитиком, был Бретон, который работал психиатром в последнюю войну. Я пригласила его на обед и рассказала о своих переживаниях. Когда он услышал о Марселе, то сказал, что Максу никогда не позволит вернуться гордость. Бретон считал, что я зашла слишком далеко, — он сам бы не выдержал всего того, что я причинила Максу, и спросил, почему я не живу с Марселем вместо того, чтобы страдать из-за Макса. Я ответила, что у Марселя есть Мэри Рейнольдс и у нас не может быть серьезных отношений. Тогда Бретон сказал, что рад бы мне помочь, но не обладает нужной квалификацией для психоанализа, а при наших обстоятельствах это может оказаться опасным. Он посоветовал мне поехать на природу и привести нервы в порядок.