Дедич откинулся к стене. Ничего невозможного тут не было, но случившееся требовалось осознать.

– Бывало ли когда раньше, чтобы невеста Волха в свой год дитя приносила? – с любопытством спросила Мальфрид. – От Волха?

Дедич покачала головой:

– Ни при мне… ни при отце, ни при дедах… не слышал я о таком…

– Немудрено, – обронил Бер. – Когда девушку бросают в воду связанной, понести дитя ей будет трудно.

– Это же… – постепенно до Дедича доходила вся полнота случившегося, – Волхово дитя! Божье!

– Да, – Мальфрид гордо выпрямилась. – Отметил меня господин Волх особой милостью своей. Ты первый, кто об этом проведал. Сам и решай, кому, как и когда объявить. А мы пока таить будем, от сглазу оберегая, как оно и водится. И оберег твой… – она положила руку на громовую стрелку, – мне сейчас больше нужен, чем тебе.

Никто из ныне живущих не помнил такого случая. Только в сказке про девку, что жила на дне реки с ужакой, у четы рождались дети и выходили играть на бережок, где порой и заставли их земные бабка с дедом. А росли эти сказки из памяти тех дев, что уходили в свадебном венке на дно Волхова, и родичам их оставалось лишь бродить у берега, надеясь, что если не сама дочь, то хоть дети ее выглянут к ним из подводного дома… От той, что спустили в воду последней, четырнадцать лет назад, весточек пока не приходило.

Дедич не находил слов; во взгляде его, который последовал за рукой Мальфрид к ее груди, налившейся еще пышнее за эти два месяца, что он ее не видел, вспыхнул прежний огонь. Получив такое доказательство, что та ночь ему не привиделась, он узнал в этой опрятно одетой и причесанной деве ту безумную русалку, целовавшую его среди волховских волн. Даже Сванхейд, повидавшая всякое, не сводила с него глаз, пристально наблюдая за игрой чувств на его лице. При всем его умении владеть собой не хватало сил. Он узнал сразу слишком много. У Мальфрид будет дитя. У господина Волха будет дитя от живой земной девы! Через семь месяцев, к началу Ярилиных дней, на белый свет родится чадо с божественной кровью в жилах! Это было куда больше того, чем тепло и солнце для созревания хлебов. Даровав людям свое дитя, господин Волх дал знать, что остался поистине доволен жертвой, и обещал племени поозёрскому процветание на многие годы.

И он, Дедич, способствовал появлению на свет божьего дитяти. Такое сразу выдвигало его на особое место среди прочих жрецов. Как мужчина и как служитель богов он не мог не испытывать восторга и гордости. Но осмыслить все это сразу было никак нельзя.

– Ты смотри… – Дедич подался к ней. – Береги его. Нам пока и в толк не взять, что нам боги с тем чадом посылают…

– Поживем – увидим, – улыбнулась Мальфрид с такой спокойной мудростью, будто была в три раза старше своих лет.

Ей уже случалось его удивить: и в лодке в Купальский вечер, и на той луговине, где они заключили свой тайный уговор, и в ту ночь на Волхове. Теперь Дедич уже не удивлялся ей. Лишь отмечал: дева из Хольмгарда – истинная избранница богов, она будет достойна и этого нового урока, что назначила ей судьба.

Он встал, собираясь уходить; поклонился Сванхейд, ответил на прощальный поклон Бера. Потом шагнул к Мальфрид. Она улыбнулась, тоже собираясь скромно поклониться, но эте ее улыбка – ласковая и вместе с тем полная уверенной гордости, – перевернула ему душу. Забыв о прочих хозяевах дома и о челяди, что таращила на них глаза со свех сторон, Дедич шагнул к Мальфрид, взял ее лицо в ладони, приподнял и припал к ее губам долгим горячим поцелуем. Боги богами, но он не мог сдержать восторга оттого, что его страсть принесла чудесный плод.

Мальфрид, не противясь, ответила ему. Они будто сбросили чары забвения и узнали друг друга. Еще три четверти года, пока она – невеста Волха и теперь вот будущая мять божьего дитяти, она не может принадлежать никому из земных мужчин. Но этим поцелуем они без слов сказали друг другу: та ночь не прошла для них бесследно. Она изменила многое, и для них двоих тоже.

* * *

Не требовалось раскидывать руны, чтобы предсказать: это будет последний день, пока тайной владели только домочадцы госпожи Сванхейд. Из Перыни новость почти мигом перелетела в Словенск, а оттуда пустилась в путь по городцам и весям. Везде она вызывала сперва оторопь, а потом восторг. Поскольку принесли ее жрецы Перыни, никто не смел усомниться, что дитя даровано девушке из Хольмгарда самим Волхом. Вместо того чтобы принять смерть, как ей предрекали, она принесла в белый свет новую жизнь! Все жаждали на Мальфрид поглядеть, по вечерам заново припоминали старые сказки про князя-ужаку и его жену; жены завидовали мужам, которые пойдут к Сванхейд на осенний пир.

Вторая беременность правнучки порадовала Сванхейд, но не могла отвлечь от других забот. Посадник Вестим не раз приезжал в Хольмгард и совещался о чем-то вполголоса с хозяйкой, с ее внуком и с Шигберном. Посадника не столько тревожил грозящий словенам неурожай, как отказ Сигвата собирать с Луги войско для Святослава. А Сигват не намерен был склоняться перед княжеской волей. Сванхейд и сейчас едва не тряслась от злости, вспоминая о том, как племянник пытался натравить словен на Мальфрид, в надежде, что она впихнет ему в руки желанную награду, лишь бы спасти девушке жизнь.

– Напугать и обозлить людей легко, а вот успокоить их потом куда труднее! – говорила она. – Даже пусть бы я согласилась на это обручение, а он не смог защитить нас и сгинул бы с нами вместе? У него не хватило ума о таком подумать, потому что даже свои выгоды он видит только прямо перед носом. А меня ничуть бы не утешило, если бы его занесло в Хель вместе с нами всеми!

– Если дорогой дядя Сигват еще раз сюда пожалует, я его скину с причала в Волхов, – с мрачной уверенностью обещал Бер.

– Что сказал Ингвар ладожский обо всех наших делах? – спросил Вестим, когда приехал к ним в первый раз после возвращения Бера.

– Сказал, что если дело дойдет до вооруженных столкновений, то он сможет дать нам человек сто, если купцы еще будут за морем, и до двухсот, если они уже вернутся.

– Но он согласен выступить на нашей стороне?

– Ингвар сидит на верхнем конце Восточного Пути. Ему выгоднее, если тот весь в одних руках. Его имя внесено в договор о торговле с греками, но будут ли его люди вписаны в очередную грамоту и пойдут ли его товары в Царьград – зависит от Святослава, а не от Сигвата.

– Ох, «в распре кровавой брат губит брата»! – Сванхейд вздохнула. – Слишком долго я живу – того гляди, дотяну до конца мира. Хотелось бы мне улечься в мой короб от повозки раньше, чем я увижу, как мой внук бьется со своим же двоюродным дядей!

– Ну, если среди конунгов такого никогда не бывало, то я хотя этим нововведением прославлюсь! – усмехнулся Бер.

Однако все хотели, чтобы княжий приказ был исполнен мирным путем. Посоветовавшись со своей дружиной, Вестим предложил Сванхейд пригласить к себе на осенний пир старейшин тех волостей на Луге, с которых Сигват собирает дань. Это был и более приличный, и более безопасный способ донести до лужан княжескую волю и получить их ответ, чем отправляться туда с дружиной, под угрозой столкнуться с Сигватом.