class="p1">Магараджа Садик-Хан-Джахан не заплатил ему за то, чтобы он доставил этого англичанина, который утверждал, что он Кортни, знаменитый "Эль-Тазар", в Келиман. Он просто послал чиновника вместе с солдатами, которые сопровождали англичанина в доки, и тот сказал Барросу по-арабски - "Его Высочеству сообщили, что вы везете груз в Келиман.’

‘Совершенно верно, - ответил Баррос на том же языке, потирая ярко-розовый шрам, тянувшийся от уголка рта до линии волос. Это была нервная привычка, от которой он никак не мог избавиться.

‘Их купил сеньор Лобо, чтобы они работали в его шахтах.’

- Опять же, правильно.’

- Очень хорошо, пожалуйста, добавьте этого к грузу, - сказал чиновник, когда Хэла подтолкнули вперед, чтобы он встал рядом с ним, напротив Барроса. - ‘Он англичанин. Если он выживет в этом путешествии, Его Высочество желает, чтобы его преподнесли в дар сеньору Лобо.’

- Прекрасный подарок, - заметил Баррос. - ‘Он не только белый человек, но и выглядит сильным и здоровым. Хорошие зубы. Наверное, сеньор Лобо будет от него плодиться.’

‘Очень может быть, - согласился чиновник и продолжил: - Однако Его Высочество признает, что морские путешествия чреваты опасностью, и не будет иметь ничего против вас, если это путешествие окажется фатальным для этого человека.’

‘Вы хотите сказать, что я могу делать с ним все, что захочу?’

- Именно так. Его Высочество повелел, чтобы судьба этого человека была в руках Аллаха, всезнающего и милосердного.’

‘Какой интересный указ, - сказал Баррос. - ‘Я обязательно буду учитывать это в любое время.’

И вот во второй раз за свою короткую жизнь Хэл Кортни очутился в жаре, тесноте, темноте и невыносимой вони невольничьей палубы, прикованный к кольцевой задвижке и пропитанный чужими жидкими экскрементами.

Хэл прикинул, что они уже шесть дней как покинули Занзибар, когда один из матросов Барроса – человек, быстро представившийся перепуганным, полуголодным, страдающим морской болезнью и умирающим рабам тем рвением, с которым он набросился на них с кошкой из девяти хвостов, которая, казалось, никогда не покидала его правой руки, - спустился в трюм вместе с двумя другими матросами и при свете рогового фонаря стал тыкать и колоть рабов узловатым концом своего хлыста.

‘А что теперь ищет этот ублюдок? - Спросил себя Хэл, щурясь от внезапного неприятного света корабельного фонаря.

Португальские моряки уткнулись носами в сгибы своих локтей, и один из них проклинал эту вонь. Человек с кошкой сунул ее между лопаток изможденного африканца, который сидел, сгорбившись, так что его лоб почти касался покрытых слизью досок. Когда раб не ответил, мужчина наклонился и откинул голову назад, на что африканец застонал и открыл глаза. Работорговец отпустил ее, пробормотал проклятие и двинулся дальше.

‘Вон тот выглядит сильным, - сказал по-португальски один из спутников хлыста, указывая своей саблей на другого африканца.

‘А у меня тут есть один, - сказал другой матрос, - тоже гордый молодой петух, судя по виду, - и Хэл достаточно хорошо знал португальский, чтобы пожалеть, что он сидел так прямо и смотрел на работорговцев с таким вызовом. Мужчина посмотрел на него более пристально, и добавил, - Подождите! Я думаю, что он белый.’

‘Тем лучше. Приведи их сюда’ - сказал человек с хлыстом.

Хэл и африканец последовали за португальскими матросами вверх по трапу, который был расширен, чтобы позволить парам рабов подниматься и спускаться по нему без необходимости снимать цепи с лодыжек.

‘А, англичанин’ - сказал капитан Баррос и повернулся к более высокому и мускулистому из двух других рабов. - ‘И этот другой тоже выглядит сильным. Хорошо. Великолепный выбор. Черное на белом фоне. В этом есть некое ... искусство.’

Баррос стоял со своими офицерами и юнгой у грот-мачты, все они, даже мальчик, были в широких шляпах, защищающих от солнца. Мальчик был так похож на Барроса, даже высокомерным наклоном головы, что Хэл не сомневался - это сын капитана.

‘Шевелись же, Фернандес, старый деревянный козел! - Заорал Баррос на седовласого коротышку, который топал по палубе на деревянной ноге. - Клянусь, ты не замедлишь шаг, если мы отрежем и вторую ногу.’

‘Я скажу хирургу, чтобы он принес свою пилу, - вставил длиннолицый офицер, - И мы тоже можем поспорить на это.- Это вызвало смех у остальных, особенно у мальчика.

Старик нес шестиструнный инструмент, который португальцы и испанцы называли «viola da mano», что означало "скрипка руки", так как на нем играли пальцами, а не смычком. Теперь он сердито подбросил его в воздух. - ‘Я иду так быстро, как только могу, Баррос, подлый ублюдок! - прорычал он, подходя к грот-мачте с невнятной тирадой грязных ругательств.

Капитан Баррос бросил на Хэла усталый взгляд и, по-видимому, не обращая внимания на то, что он разговаривает с человеком, похожим на небритого, неопрятного нищего и испачканного своими и чужими экскрементами, сказал - "Я позволяю ему так говорить со мной только потому, что он был другом моего отца и потому, что он почти приличный музыкант. - Баррос кивнул на инструмент в руках старика с длинной, богато украшенной резьбой шейкой и шестью парными струнами. - ‘С таким же успехом он мог бы жениться на этой своей виоле да мано. Кажется, она принадлежала его деду.’

- Прадедушке, хотя тогда он был уже стар, - поправил его Фернандес.

Капитан отмахнулся от этих слов. - ‘Дело в том, что я сомневаюсь, что наш молодой англичанин когда-либо видел такой инструмент, не так ли?’

‘Только на картинах, - сказал Хэл, притворяясь, что они джентльмены, беседующие в элегантном салоне, а не капитан и пленник на палубе работорговца.

Баррос кивнул. - Да, очень жаль, что виола да мано давно вышла из моды. И все же время от времени нам это доставляет удовольствие, а, джентльмены? Пятеро офицеров кивнули и ухмыльнулись. - ‘Итак, вы, англичане, цивилизованная раса. Отличительной чертой любой цивилизации является ее любовь к музыке, не так ли? - Он повернулся к человеку с кошкой о девяти хвостах и указал на кандалы на лодыжках Хэла. Мужчина достал из-за пояса ключ и наклонился, чтобы снять путы.

‘А вы посмотрите на глаза этого человека? - Сказал Баррос, поворачиваясь к мускулистому чернокожему рабу. - Посмотрите, как он на меня смотрит. Он хотел бы оторвать мне голову от плеч.’

‘Это будет