Милан украдкой посмотрел на Нок. После освобождения из живота грима женщина все время держалась рядом. Ему странно было видеть ее в столь простом наряде. Платье из темной шерстяной ткани, поношенный наплечный платок… это было так не похоже на Нок семи страстных ночей. Но как бы она ни одевалась, ее красота и грация ничуть не померкли. В отличие от Милана Нок шла расправив плечи. На ее губах все время играла улыбка, будто в этом изнурительном переходе было что-то, неизменно приносившее ей радость. Она не казалась усталой, не потела и двигалась с изяществом юной патрицианки на балу, когда улыбка и прелестный книксен предопределяли, будет ли заключен союз между двумя семьями и состоится ли свадьба, а кокетливый взгляд способен был направить целый торговый флот в новый порт.

Чем дольше он тайком наблюдал за ней, тем больше крепли его подозрения в том, что Нок ни на мгновение не позволяет себе расслабиться. Она все время следила за тем, какое впечатление производит на окружающих. Даже вдали от Далии. Даже сейчас, когда она не использовала макияж. Волосы она заплела в свободную косу, из которой выбивались отдельные пряди. Время от времени непослушный локон падал ей на лоб, и Нок отбрасывала его в сторону. Ее взгляд беспрестанно блуждал по округе, будто она все время была настороже.

Время от времени она поглядывала на Милана. Тот даже не пытался отвести глаза. Нок была красива. Хрупкая, невысокая, но такая сильная.

Когда их взгляды встречались, Нок улыбалась. Совсем не так, как прежде. Словно бы смущенно. Вчера вечером она уснула, опустив голову ему на колени. И Милан сидел тихо-тихо, едва отваживаясь дышать, чтобы не нарушить ее покой. Было слишком темно, чтобы рассмотреть ее лицо, и потому он сосредоточился на других чувствах. На приятном тепле ее тела, на ее дыхании, которое касалось его руки. Вскоре он осознал, какой приятный аромат исходит от нее. Почти незаметный, но в то же время пьянящий, он отличался от всего, с чем Милан сталкивался прежде. Было в этом аромате что-то чувственное. Даже когда он видел Нок обнаженной в ванне, это не возбуждало его так, как ее аромат.

Должно быть, Нок почувствовала его вожделение. Проснувшись, она легко поцеловала юношу и пробормотала, что слишком устала для игры облаков-и-дождя. Затем она свернулась рядом с ним клубочком на платке и уже через пару мгновений уснула, как спят иногда дети: ноги подтянуты к груди, руки сложены. Нок улыбалась, словно видела чудесные сны.

Милан осторожно улегся рядом. Прижался к ее спине. Что-то тихо промурлыкав, Нок притянула его руку, укрывшись ею, будто одеялом, и продолжила спать.

А вот к Милану сон не шел еще долго. Он вслушивался в спокойное дыхание Нок. Чувствовал, как размеренно поднимается и опускается ее спина. Наконец их вдохи стали едины и от Милана отступили и горе, и тревога. То был миг тихой гармонии. Великий дар – осознавать эту гармонию и наслаждаться ею в полной мере. Ах, как мало ему нужно для счастья! Женщина, чужая и, казалось, незнакомая ему, обрела в его объятиях покой и уют. Будто и не встречалось ей на пути чудовище, поглотившее ее.

Теперь же те часы, когда Нок вверила Милану свою безопасность, миновали. Она, казалось, была в раздоре с миром, не желала наслаждаться мнимым покоем этого похода через лес. Все ее чувства были обострены, она вслушивалась в шелест ветра в ветвях, следила за каждым движением в тени деревьев. В какой-то момент она увидела впереди на обочине дороги большую группу беженцев, присевших отдохнуть, и сосредоточила на них все свое внимание.

– Там опасно, – прошептала она так тихо, что беженцы, шедшие всего в паре шагов за ней, не смогли расслышать ее.

Теперь и Милан увидел, что она имеет в виду. Среди сосен на обочине дороги возвышался один-единственный дуб. И на нижней ветке покачивались трое повешенных. Две женщины – одна в синем платье, вторая в черном – и какой-то мужчина в потрепанной одежде. Рядом с убитыми играли две маленькие девочки. Дети толкали мертвецов палками, чтобы они раскачивались.

– Не стоит подходить к ним, – шепнула Нок.

Люди на привале заметили приближение отряда. На обочине Милан увидел одного лучника и нескольких мужчин, похожих на косарей, но вооружившихся тяжелыми дубинами. У одного даже нашелся клевец.

Что-то в долговязом худощавом висельнике, которого убили беженцы, показалось Милану знакомым. Когда до дуба с повешенными оставалось шагов тридцать, мужчины с дубинками поднялись.

Нок замерла, но Милан продолжил движение. Этот повешенный… До дуба оставалось всего двадцать шагов, а то и меньше.

Девочки перестали толкать мертвецов палками, но те все еще покачивались, и тело худощавого развернулось так, что Милан увидел его лицо.

– Ольмо!

Юноша ускорил шаг в абсурдной надежде, что он ошибся и нужно лишь подойти к мертвому ближе, чтобы понять: это вовсе не заместитель главы городской стражи Далии, а какой-то похожий на него человек.

– Ты был знаком с ним? – осведомился лучник, опуская стрелу на тетиву.

Милан взглянул в небритое вытянутое лицо мертвеца. Голова Ольмо склонилась к левому плечу. Никакой ошибки. Это он. Но как Ольмо очутился тут? И почему он не в форменной накидке цветов Далии?

– Он из городской стражи Далии, – осипшим голосом ответил Милан. – Я был знаком с этим человеком много лет. Он…

Юноша осекся, увидев повешенную женщину в черном платье. Ее труп тоже повернулся, и Милан посмотрел на ее состарившееся от солнца и лишений лицо. Это была та крестьянка с хутора, где он останавливался на ночлег несколько недель назад после того, как великан Гидеон вынес его и Раинульфа из Швертвальда.

– За что? – Бесконечная усталость обрушилась на Милана.

Зачем вся эта неумолимая жестокость? Почему люди поступают так? Почему это творят и лигисты, и повстанцы?

– Так ты из Далии?

– Он пришел к нам со Стрелой Роз, – вмешалась одна из беженок, присоединившихся к ним в лесу.

– Что ж, этот тип и меня ввел в заблуждение, – горько возразил лучник. – Я разделил с ним хлеб. А он отплатил мне сладкой ложью. – Он поднял лук.

Но прежде чем он успел спустить стрелу, Нок метнулась вперед. Блеснул клинок короткого меча, который отдал ей Милан, и женщина одним ударом перерубила дубовое плечо лука.

– Без убийств! – крикнул Милан, видя, что Нок уже развернулась и обрушила удар мечом плашмя по голове одного из мужчин, вооруженных дубинками.

Уклонившись от вражеского удара, она присела и направила навершие меча на колено напавшего на нее мужчины. Тот, вопя, повалился на землю, а Нок уже выпрямилась и сильным ударом ребра ладони, не замахиваясь, сразила лучника в шею – тот уже выхватил охотничий нож. Захрипев, стрелец пошатнулся, выронил оружие и, выпучив глаза, принялся лихорадочно ловить губами воздух.

Бой длился всего пару мгновений, и Милан даже не успел обнажить меч, только опустил ладонь на эфес.

Мужчина с клевцом, широко расставив ноги, встал между Нок и группкой женщин и детей. Рука, сжимавшая грозное оружие, дрожала.