— Я знаю, что вы не спите.

Она крепко сжала веки. Она хотела, чтобы он поднялся, чтобы ничто не напоминало ей, какое теплое и упругое у него тело, но он лишь повернулся на бок. Слезы подкатили к горлу, но она подавила их. Он заставил ее вернуться к нему, она не смогла сбежать от него точно так же, как не сможет сбежать от своей любви. А у него к ней только один интерес — сексуальный, такой же, как к Холланд Дюбуа и еще Бог знает к скольким женщинам. Безнадежно. Любить такого человека безнадежно. Она не станет плакать, иначе если начнет, то не остановится.

Он прикоснулся к ее лицу. Николь не отреагировала. Прикосновение его руки показалось ей легким, мягким и даже нежным. Хотя, конечно, это всего лишь иллюзии с ее стороны. Он коснулся ее губ.

— Не надо, пожалуйста.

— Тогда взгляните на меня.

Она взглянула, и слезы накатились на глаза: там была ее погибель.

— Может быть, если вы выплачетесь, вам станет легче?

— Нет.

— Сомневаюсь, что вы будете чувствовать себя хуже, — чуть-чуть улыбнулся он.

Она ему не улыбалась. Вдруг ей захотелось, чтобы он обнял ее, хотя она прекрасно понимала, что только не в его объятиях ей надо искать утешение. Она опять закрыла глаза и отвернулась.

— В самом деле вам так плохо?

Он склонился над ней. Она открыла глаза.

Его взгляд излучал нежность и любовь. Но уверенность в том, что он ее не любит, что относится к ней как к своей любовнице, не позволила ей ответить ему тем же. Он сел и обнял ее.

— Боже, нет! — воскликнула она и стала молотить его кулаками. Он прижал ее к своей груди.

— Плачьте.

— Пожалуйста, не делайте этого, — попросила она, рыдая.

Он ничего не говорил, только гладил ее по спине.

— Ну вас к черту! К черту! — рыдала она. — Я ненавижу вас, ненавижу!

Он не выпускал ее и продолжал гладить.

Николь так горько рыдала, что он был поражен глубиной ее горя. Он не мог понять, почему она плачет, но почувствовал, что она выплакивает глубокую обиду. Он крепче обнял ее и стал качать, как ребенка. Ему стало грустно. Из-за того, что она так мучается, а причина была в нем, как он догадывался. Ему было грустно, потому что он любил ее и его любовь не проходила. Очевидно, она обречена на безответность. Она плакала у него на руках, как ребенок, и он тоже почувствовал себя маленьким мальчиком, которому хочется поплакать. Слезы навернулись на глаза. Он попытался напомнить себе, что он отнюдь не маленький мальчик, но у него ничего не получилось.

Николь выплакивала свою муку долго. Потом начала икать. Он не отпускал ее и продолжал качать. Она прижалась к его рубашке. Но все еще дрожь била ее. Он утешал ее и вдруг понял, что она уснула у него на руках.

— Тебе завтра будет лучше, — пообещал он ей. — Похоже, завтра не будет так плохо.

Она вздохнула.

— Я ненавижу тебя, — прошептала она, — нет… нет.

Он улыбнулся, и еще одна слеза заблестела у него на реснице.

— Спи. Через несколько часов мы будем дома.

Она крепче вцепилась ему в рубашку, бормоча во сне:

— Я люблю тебя, Хэдриан. Я не ненавижу. Я люблю.

Она крепко уснула у него на руках. Хэдриан бережно положил ее на сиденье.

«Я не ненавижу тебя, я люблю…» Она сказала это в исступлении. Разве нет?

Поздно вечером герцог и герцогиня вернулись в Клейборо. Слуги были очень удивлены, когда из кареты Серлей вышел герцог, и еще больше, когда он вынес оттуда спящую жену. Николь спала глубоким сном, и он понес ее спящую на руках, стараясь не разбудить.

Николь пошевелилась.

Хэдриан поднялся на крыльцо, вошел в вестибюль, и здесь его встретили Вудворд, миссис Вейг и слуга Рейнард. Никто и глазом не моргнул при виде герцога и его жены, завернутой в длинную шубу, с голыми ногами, спящей у него на руках. На ходу он бросил миссис Вейг:

— Когда ее светлость проснется, ей понадобятся горячая ванна и еда.

На лестнице Николь вздохнула и обняла его. Хэдриан нежно смотрел на ее лицо, губы, ресницы. Он бережно положил ее на постель. Сонные глаза приоткрылись.

— Мы дома. Спи, уже очень поздно.

Николь улыбнулась ему. Это была безыскусная, сонная, прекрасная улыбка, и сердце Хэдриана заныло. Она тотчас же опять закрыла глаза, но ему очень хотелось, чтобы она чаще улыбалась ему этой улыбкой, только ему.

Хэдриан накрыл жену одеялом, подошел к камину и начал растапливать его.

Ее последние слова до сих пор звучали у него в ушах: «Я не ненавижу тебя. Я люблю тебя, Хэдриан». Неужели она серьезно сказала это?

Он боялся надеяться. Он был бы самым счастливым человеком на свете, если бы это было правдой.

Дрова разгорелись. Еще раз взглянув на жену, герцог вышел из комнаты. Он направился в свои покои, где его ждал Рейнард. Хэдриан отдал ему свой плащ.

— Мне тоже хотелось бы принять горячую ванну и что-нибудь поесть.

— Я уже приготовил вам ванну, ваша светлость, а Вудворд принесет вам еду.

Хэдриан погладил бросившегося к нему Борзого, но он думал о Николь, и все движения его были машинальны. Ему было что-то не по себе, как-то беспокойно. В это время Вудворд вкатил в комнату столик, накрытый очень красивой салфеткой.

— Вы сначала примете ванну, ваша светлость?

— Конечно, — сказал герцог. Он не мог припомнить случая, чтобы ему приходилось быть таким грязным.

— Прежде чем вы пойдете в ванну, позвольте вам сказать, что к вам прибыл посетитель.

Хэдриан расстегивал рубаху.

— Какой посетитель?

— Он неожиданно приехал вчера, сразу же после вашего отъезда. У него не было визитной карточки, и я хотел его сначала отправить в гостиницу Боржед, но так как он очень долго добирался из Америки, я решил поселить его в гостевой комнате на четвертом этаже.

— Это мой курьер из Бостона? — требовательным тоном спросил Хэдриан, и сердце екнуло в надежде.

— Нет, ваша светлость. Его фамилия Стоун, но он не сказал, что ему нужно. В настоящее время господин Стоун в библиотеке на четвертом этаже угощается коньяком. Я скажу ему, чтобы он подождал, пока вы отобедаете, или что вы встретитесь завтра.

Кровь отхлынула от лица, и Хэдриан впервые в жизни почувствовал, что теряет сознание.

— Ваше сиятельство, вы больны?

Герцог очнулся и бросился вон из комнаты. Вверх по лестнице он взлетел через две ступени, оставив Вудворда в полном недоумении.

Отец здесь! В это было трудно поверить. Не может быть! Он и не поверит, пока своими глазами не увидит его.