В прошении «велижского еврейского общества», о драматических обстоятельствах передачи которого императору говорилось выше, также содержалась критика тяжелых последствий переселений и жалобы на губернское начальство, запрещающее евреям даже временное пребывание на помещичьих землях, возбраняющее купцам-евреям, сплавляющим лес по Двине, нанимать велижских евреев и даже препятствующее переселенным в Велиж из сельской местности евреям возвращаться за оставленным имуществом. Просители заявляли, что могут надеяться только на императорскую милость, «ибо от губернского начальства и учрежденных ими комитетов малейших средств к облегчению не предвидим»[1142]. В тексте прошения авторы – Мошка Тялов и Берка Пельснер – называли себя «поверенными от еврейского общества города Велижа», в подписи они фигурируют как «кагальные члены». Любопытно, что ни Тялов, ни Пельснер не упоминаются в процитированных выше воспоминаниях ни как податели прошения, ни как представители местной еврейской элиты, встречавшей императора в Велиже. Ни Тялов, ни Пельснер не проходили по печально знаменитому Велижскому делу, жертвами которого стали упоминавшиеся выше семейства Берлиных, Аронсонов и Цетлиных[1143]. Вероятно, фабрикация велижского процесса, осуществлявшаяся под непосредственным руководством Хованского, была связана с реакцией на компрометирующую его как губернатора активность местных евреев и с их жалобами на губернское начальство.

Все три прошения были переданы на рассмотрение тому же Хованскому, который изложил свое мнение по поводу их содержания в своем отношении Четвертому еврейскому комитету от 4 ноября 1825 г. Генерал-губернатор заявил, что податели всеподданнейших прошений требовали того же, что и поверенные от евреев, обращавшиеся в комитет при губернском правлении, и так как по рассмотрении просьб этих поверенных «комитет счел невозможным удовлетворить оные»[1144], то и по отношению к прошениям обществ следует поступить так же. Комитет полностью одобрил эти выводы[1145].

В 1826 г. минский, виленский и гродненский кагалы обратились к Еврейскому комитету с ходатайствами о возобновлении еврейской депутации, которые послужили поводом к рассмотрению комитетом вопроса о результатах деятельности еврейских депутатов за 1802–1825 гг.[1146], а в 1827 г. с такими же предложениями снова выступил гродненский кагал. Сами прошения не сохранились, и мы можем судить о них по кратким тенденциозным изложениям, принадлежащим перу секретарей комитета. В первом случае прошения фигурируют в делопроизводственных документах и как «прошения кагалов», и как «прошения старшин кагалов минского, виленского и гродненского от имени еврейского народа»[1147]. Во втором случае на «просьбу членов гродненского еврейского кагала по оному же предмету»[1148] последовало встречное предложение членов комитета – кагалам предлагалось высказать свои соображения по поводу еврейской реформы в записках, которые они должны будут прислать в комитет, а не «посредством выборов из числа кагальных членов»[1149]. Отметим, что выражение «еврейские депутаты» в документе не употребляется. Впрочем, эти инициативы, так же как и примечательная записка виленского кагала от 9 ноября 1833 г.[1150], находятся за хронологическими рамками данного исследования.

Наряду с рассмотренными выше способами защиты групповых интересов, в описываемый период имели место частные, большей частью оппозиционные по отношению к традиционной еврейской элите инициативы отдельных европейски образованных евреев, так называемых «маскилим». Заслуживают внимания также не столь ярко маркированные принадлежностью к какому-либо идеологическому течению внутри еврейского общества обращения отдельных евреев к правительству по общим вопросам политики в отношении евреев.

Наиболее полно освещена в имеющихся в нашем распоряжении документах деятельность уже упоминавшегося выше Гиллеля Маркевича. О происхождении Г.А. Маркевича почти ничего не известно, однако по косвенным данным можно судить, что его семья была достаточно состоятельной и образованной. По неизвестным нам причинам в 1760-е гг. семья Маркевича перебралась из Пруссии в литовский город Россиены[1151]. О жизни Маркевича до 1812 г. сохранились лишь отрывочные сведения: известно, что он дважды (в 1805 и 1809 гг.) неудачно пытался основать в Вильно суконную фабрику[1152]. В связи с этим (а также из-за своих попыток распространить среди евреев Вильно идеи просвещения) Маркевич вступил в затяжной конфликт с виленским кагалом. Несмотря на эти обстоятельства, Маркевич был примерно в те же годы избран ратманом[1153] города Россиены. Во время войны с Наполеоном 1806–1807 гг. Маркевич занимался поставками фуража и провианта для российских войск.