Вечером того же дня Тиоракис стоял в проходе, куда выходили застекленные двери купе, и наблюдал обычную вагонную жизнь.

Вот — в том же проходе, только через два окна, стоит парочка, плечо к плечу и даже голова к голове… Делают вид, что поглощены проплывающими за окном скромными видами, а на самом деле заняты только друг-другом и время от времени украдкой целуются… У туалета маются в очереди два каких-то страдальца… В резко отворившуюся дверь купе слева со смехом выбежала явно шалящая девочка лет пяти, а за ней — столь же явно рассерженная мать… Изловила, отшлепала, уволокла…

Вот — из тамбура в вагон вошла типичная представительница вечно кочевого племени заг, вся мохнатая от густой бахромы, состоящей из несчетного числа тонких кожаных полосок, нашитых на неопределенной формы платье, и бряцающая почти столь же бесчисленными амулетами, монетками, значками или просто блестящими железками, вплетенными в эту самую кожаную бахрому… Ага! Не тут-то было! Проводник не пускает! Не беда: короткие переговоры, почти неуловимые движения. Что-то переходит из рук в руки, и проводник, отчасти глумливо, отчасти презрительно улыбаясь, пропускает чудище в вагон, а заганка немедленно и бесцеремонно сует голову в первое же купе, что-то спрашивает… Собственно, хорошо известно, что… Ну ее к бесу!..

Вот — Увендра дрыхнет на своем месте, приткнувшись головой к специальному выступу в верхней части спинки кресла. Сторожит их баулы, уложенные в багажном ящике под сидениями. О том, что именно находится среди клади, им, разумеется, не сказали, но из тех предосторожностей, которыми была обставлена передача груза, и из тех инструкций, которыми была оговорена его перевозка, вывод напрашивается сам собой, — они везут взрывчатку. А раз так, — «ФОБ» затевает в столице что-то серьезное и весьма опасное…

— Хочешь, судьбу открою, молодой? — услышал над самым ухом Тиоракис. Вздрогнув от неожиданности, он понял, что, уйдя в свои мысли, как бы выпал на время из окружающего мира и не заметил, что к нему подобралась-таки заганка. Заганок и заганских детей Тиоракис недолюбливал. Про заганских мужчин он ничего сказать не мог, поелику последние всегда оставались вне его поля зрения и вроде как в стороне от деяний их подруг и отпрысков. Тиоракис не страдал ксенофобией, и само по себе упоминание имени этого народа не вызывало у него никакого отторжения, но наиболее распространенный среди заганцев промысел — циничное обирание окружающих с помощью обмана, сколь отвратительного, столь и изощренного, — облекал всякую реальную встречу с ними тенью вынужденной подозрительности и неприятных ассоциаций, подкрепленных личным негативным опытом.

* * *

Когда Тиоракису исполнилось четырнадцать лет, мать, вняв чаяниям любимого сына, решила исполнить давнюю лютую мечту мальчишки и выдала ему сто восемьдесят рикстингов на приобретение легкого мотоскутера. Осчастливленный подросток чуть что не бегом полетел к соответствующему магазину, находившемуся всего в нескольких кварталах от дома. Когда до заветных дверей оставалось метров пятьдесят или шестьдесят, его окликнули: Сударь! Помогите нам, пожалуйста! Обращение исходило от женщины несколько провинциально, но вполне обычно одетой, занимавшей пассажирское сидение рядом с шофером в ярко-оранжевом автомобиле такси, припаркованном у тротуара. И передняя, и задняя двери автомашины были открыты. На заднем сидении в самой глубине салона сидела девочка лет, наверное, семи и широко раскрытыми, одновременно доверчивыми и наивными глазами неотрывно смотрела на Тиоракиса. Видимо, мама с дочерью, — успел подумать Тиоракис. И еще он успел предположить, что перед ним, скорее всего, приезжие откуда-нибудь с юга: лица обеих пассажирок были смуглы и носили в себе не слишком определенные черты какой-то иной народности.

Обращение — «сударь» — приятно потрафило самолюбию мальчика, поскольку, повертев вокруг головой, других «сударей» поблизости от себя он не обнаружил.

— Да, мадам! — с достоинством и подобающей для такого случая церемонностью отозвался Тиоракис — Чем могу служить?

— Да вот, никак не могу разойтись с таксистом: у него нет сдачи…

Тут Тиоракис заметил, что дама держит в руке и слегка размахивает перед собою зеленовато-синей бумажкой в пятьдесят рикстингов. Вспоминая достоинство купюр, которые мама выдала ему для покупки заветного мотоскутера, Тиоракис прикинул, что, по-видимому, сможет оказать маленькую услугу женщине с ребенком, попавшей в затруднительное положение, и достал из нагрудного кармана куртки, в которую был одет, небольшую пачку денег, упакованную в полупрозрачный пластиковый пакетик. Бумажника у Тиоракиса в то время еще не водилось.

— Да вы садитесь, садитесь… сюда, пожалуйста, — стала неожиданно настаивать женщина, неудобно перегнувшись назад через спинку своего кресла и похлопывая по сидению рядом с девочкой. Девочка продолжала неотрывно смотреть на Тиоракиса, и в глазах ее теперь явно читались мольба о помощи и надежда на спасение.

Настойчивая просьба старшего по возрасту человека (а уважение к старшим Тиоракису прочно внушили и в семье, и в лицее) и трогательно доверчивый взгляд маленькой девочки (а необходимость помогать маленьким питала чувство долга Тиоракиса из тех же источников) заставили его неловко сунуться в открытую заднюю дверь автомобиля и деликатно присесть на краешке сидения, так, что даже одна нога осталась снаружи на бортовом камне тротуара.

Тиоракис уже был готов приступить к процедуре размена, но тут был озадачен новой просьбой женщины:

— А двести рикстингов разменять сможете? — в руке дамы, извернувшейся к нему, с переднего сидения так, что он буквально физически ощущал неудобство ее позы, неожиданно расцвели веером уже четыре зеленовато-синих бумажки.

— Да нет, что вы! — поспешил предупредить услужливый Тиоракис, — у меня всего сто восемьдесят…»

— Ничего, ничего, сколько получится! Я сама посчитаю! — быстро затараторила женщина, одновременно всовывая в левую руку Тиоракиса свой купюрный веер и забирая из его правой руки пластиковый пакетик с деньгами.

Водитель такси при этом оставался поразительно безучастен к происходившим событиям, ни разу даже не обернулся и сидел, уставившись вперед и положив руки на руль, будто вел машину по напряженной трассе.

Женщина достала из пакетика тиоракисовы капиталы и начала их пересчитывать ловко и как-то мудрено вертя в пальцах. Одновременно она засыпала Тиоракиса мелкими вопросами.

— Ой, забыла, а какое сегодня число?

— Пятое.

— А час который?

— Да у меня часов нет! Наверное, минут двадцать одиннадцатого…

— А как вас зовут?

— М-м… Тиоракис…

— А по три рикстинга разменять сможете?

— Что?!

— Ну, двести рикстингов — по три рикстинга?

— Да, что вы! Я же сказал: у меня всего восемьдесят… Да там и трояков почти нет…

— А где можно разменять?

— Ну, не знаю, в банке, наверное…

— А где ближайшее отделение?