— Все понимаю, Шык. Думал, яриться ты начнешь, слова обидные говорить… Эх, если бы Хорс вживую перед Советом явился, да все слова свои повторил, тогда, может, я бы тебе и всю дружину бы отдал!

— Вот только «бы» мешает. — усмехнулся Шык.

— Чудно! — подал вдруг голос воевода, крутя головой и скаля зубы.

— Что чудно узрел ты, Скол? — чуть холоднее, чем следовало бы, поинтересовался Шык.

— А то чудно… — возвысил голос Скол, Луне послышалась горечь в его словах: — Что вернулся ты, волхв, да еще вон каких молодцев с собой привел! Я, как вас увидел, сразу подумал — ну, эти собой, почитай, десяток воев заменить смогут! А ты опять в поход надумал, сказки нам тут наплел — и Земля у тебя круглая, и на Ногай-птице, как ты ее назвал? Драгон? Во-во, и на нем вы летали, и в невеличниковы пещеры Лунька лазил, и зулы какие-то поганые, отвороти их морды от еды! И лиха вы завалили, и лодью построили, и от цогов ушли, а потом к вам еще и живой бог явился! А я думаю, вот как дело было: дошли вы до Загорья, у Веда-чародея пожили, в обратный путь засобирались, тут вас пяты, ну, хуры эти тварные, и прижали! Вед вам спутников дал, вот, только двое и уцелело. Добрались вы до нас, а тут война! И решил ты, многомудрый Шык, по тихому отсидеться где-нибудь в лесах, пока мы не отвоюемся. А нам наплел — Та Сторона, Могуч-Камень! А клыки лиха вам тот же Вед подарить мог, небось в башне его такого добра видимо-невидимо…

Зугур вскочил, с бешеным выражением на лице, скрипя зубами, потянул из ножен меч, Фарн и Луня буквально повисли на горячем вагасе — обнажать оружие на воеводу рода, и где — в войской горнице! Шык, напротив, был каменно спокоен. С каким-то странным удивлением смотрел он на Скола, словно впервые видел его, потом сказал в пустоту:

— Кто зрит не дале носа своего, тот счастлив, ибо даже шагнув с обрыва, поймет он это, лишь сломав кости свои о камне на дне… Где прикажешь лечь нам, вож?

Бор, молчавший все время, пока говорил воевода, встал, расгладил большими пальцами рубаху под узорным кушаком, кивнул куда-то в темноту и сказал, нарочно грубо, как показалось Луне:

— К устью оврага ступайте, третья землянка от колодца — гостевая. Там пока домуйте, вам с семидицу отъедаться надо, вон, одни глазюки торчат на рожах!

Шык, Луня, Фарн и так до конца и не успокоившийся Зугур вышли из балагана, и скрипя катанками по снегу, пошли искать гостевую землянку. Они отошли уже на приличное расстояние, когда сзади послышался топот. Все обернулись — их догонял вож. Бор был в одной рубахе, но при мече, как положено. Запыхавшись, он остановился, взял Шыка за рукав, отвел в сторону и о чем-то горячо начал говорить волхву, размахивая руками. Шык пару раз что-то ответил, но что говорил вож, что отвечал волхв, ни Луня, ни Зугур с Фарном не слышали.

Наконец поговорили. Вож проворно, словно отрок, побежал назад, придерживая рукой меч, и вскоре исчез в темноте. Шык подошел к своим, посмотрел на выжидательные лица сопоходников, махнул рукой — пошли, чего стоять.

Пошли. Зугур не выдержал, спросил:

— Ну, волхв? Чего он тебе сказал, вождь ваш?

— Чего сказал… Ничего хорошего! Скол уговаривает его нас не пускать никуда! Меня в крепь посадить, чтобы не убег, а вас в дружину взять. Не верят нам они, никто не верит! Один вож, пожалуй, чует, что не врем мы… Вот он и просил меня — явить какое-нибудь чудо, диво дивное, но такое, чтобы оно наши слова подтвердить могло! Иду я и думаю — что ж за чудо сотворить, вразуми меня Влес?!

— Н-да, вот и вернулись домой… — протянул Луня: — Поглупел у нас чегой-то воевода, а, дяденька? Не обошлось ли тут без Владыки?

— Тебе сейчас везде его козни мерещиться будут. Как вы там про пуганную сороку говорите? — пробурчал Зугур, кутаясь в овчину.

— Про ворону. Вот и гостевая землянка. Пошли, други, ночевать пора, завтра будет день, коли Яр даст, ну, будет и пища, коли Род не откажет… Шык отворил скрипучую дверцу и первым шагнул, пригибая голову, в землянку.

* * *

Потянулись сладкие дни отдыха, «ничениделанья», как выразился Луня. Путники целыми днями валялись на шкурах, спали, ели, снова спали, выходили побродить по зимнему лесу, если было не холодно. Правда, гулять подолгу не получалось — морозы трещали ого-го, подходил к концу просинец, а за ним шел сечень с метелями и стужами…

Не смотря на то, что никакой работой или службой путников не утруждали, Луня не чувствовал себя дома. Ну никак! Настороженные взгляды, перешептывания за спиной — роды не верили им. Вначале обрадывались, а теперь не верили. Луне было очень обидно, но сделать он ничего не мог. Стена, невидимая, но очень прочная стена отделяла Луню и его друзей от всех родов, и преодолеть эту стену было никак невозможно. Ни разговоры, ни уговоры на родов не действовали. Путникам приносили пищу, с ними здоровались — и не более того.

Тайное поселение жило своей, непростой из-за лихих времен, жизнью. Все мужчины и даже подростки, годки Луни, ходили с оружием, несли дозорную службу, пропадали по несколько дней в дальних доглядах, упражнялись на большой поляне в стороне от оврагов в войском мастерстве, работали в кузнях, денно и нощно делали оружие, лили оголовки стрел, копий и дротов, ладили луки, ковали мечи и секиры, насаживали на черенки булавы и шестоперы.

Всем хозяйством — заготовкой дров, уходом за скотиной, готовкой, стиркой — занимались бабы да старики. Им помогали дети, без дела сидели лишь совсем дряхлые, убогие, раненые да четыре неожиданно оказавшихся никому ненужными путника. Волхв попробывал было наведаться в землянки к раненым, но там знахарили бабы-травницы, и справлялись они неплохо. Шыку дали понять, что помощи его не требуется.

Так шли дни. Луня с Зугуром, отъевшись и окрепнув, взялись за мечи оружие требует постоянных упражнений. С утра и до вечера звенели они клинками в осиновой рощице за баней. Зугур, постигший в Звездной Башне все ратные премудрости аров, учил Луню хитрым приемам боя одним мечом, мечом и кинжалом, двумя мечами, секирой, копьем, сам же, в свою очередь, учился метать топорик, приспособив для этого пару обычных плотницких тесал.

Неожиданно нашел себе дело Фарн. Этрос оказался не только знатоком мореходного дела, он был еще и неплохим ковалем, ведал о разных премудростях — как укрепить бронзу, что добавить в нее, чтобы клинок или наконечник копья вышел прочным, не сминался при ударе о бронь. Ковали приняли чужака насторожено, но Фарн молча подошел к горну, надел фартук и взялся за дело, а вечером того же дня представил на суд мастеров изготовленный им этросский меч, прямой, с широким у основания и узким на конце лезвием.

Ковали оглядели оружие, попробывали его на прочность, проверили, как сидит в ладони, как рубит и колет, и единогласно приняли Фарна в свой круг. Теперь этрос вставал до зари и спешил в кузни, а возвращался оттуда лишь вечером, усталый, закопченный, но очень довольный. Как уж он там изъяснялся с родами, зная всего десяток слов по-родски, для Луни осталось загадкой…