В тот день, когда Келли вернулась после своей благотворительной поездки в Найтсвилл, садовник подпиливал деревья возле дома. Рев пилы заглушил звук ее шагов на лестнице, и она вошла в комнату Крис незамеченной.

Брюс обнимал сестру, сидевшую на кровати. Целовал ее щеки, глаза, губы. Ладони его обхватили грудь Крис под рубашкой. Они были настолько поглощены друг другом, что не заметили появления Келли. Она бесшумно отступила назад и закрыла дверь. Прошла в свою комнату, села перед огромным зеркалом. Устроила самой себе допрос. Что она чувствует сейчас, увидев эту сцену? Ничего. Полную отстраненность. То же самое, что почувствовала бы, увидев его с другой женщиной. Полнейшее безразличие. Но ведь Крис – его сестра! Это кровосмешение… И все равно это лучше, чем убийство.

Неожиданно ее осенило. Происходящее сейчас – неизбежное следствие той ночи. Карл говорил, что Брюс вел себя как хладнокровный убийца и что он никогда не подозревал в своем сыне такой необузданной ярости и мстительности. Когда мужчина убивает из-за женщины, он отдает ей часть себя, так же как при любовном акте. Брюс посвятил себя сестре в тот момент, когда нажал на курок и убил Джейка Спенсера. Мстить полагалось бы Хэму, но тот уклонился.

Брюс больше ни разу не пришел к Келли в постель. Его отношения с сестрой зашли глубже обычного секса. Они словно объединились против Келли и ее сына. Неравная борьба, если это и в самом деле была борьба. Структура семьи неуловимо, но неуклонно разрушалась. Крис и Брюс постепенно отходили на роли бедных родственников. Карл – немощный патриарх, бездействующий король на шахматной доске.

Нат был еще слишком молод для того, чтобы разобраться в борьбе за власть, чтобы распознать силу и слабость и инстинктивно использовать человеческие слабости. Его уважение к отчиму постепенно угасало, сменяясь жалостью и отвращением. Крис он раньше любил почти так же сильно, как мать и Хэма. Однако теперь эта взрослая женщина, играющая роль маленькой девочки, все больше его отталкивала. Он стал ее избегать.

В июне 1932 года демократическая партия начала кампанию по выдвижению кандидатов на президентские выборы, намеченные на ноябрь. Все сходились во мнении, что кандидат, которому удастся возглавить список, одержит победу над нынешним президентом Гербертом Гувером, вновь выдвигаемым республиканцами, по-видимому, в основном из-за исторического прецедента. Республиканцы считали, что история благоволит к повторному выдвижению действующего президента. Однако четыре года правления Гувера говорили совсем о другом.

Двенадцать миллионов безработных, двадцать пять процентов всего трудоспособного населения. Пять тысяч банков закрылись. Уолл-стрит опустела, как поля в Найтсвилле.

Кандидатов от демократической партии, пожелавших бросить вызов Гуверу и двенадцатилетнему правлению республиканцев, насчитывалось великое множество. Среди элиты – Уильям Макаду, зять бывшего президента Уилсона, Ньютон Бейкер, бывший госсекретарем в кабинете Уилсона, губернатор штата Виргиния Гарри Берд. И впереди всех, как считали во влиятельных партийных кругах, Кактус Джек Гарнер из Техаса, спикер палаты представителей. Губернатор штата Нью-Йорк кандидат Франклин Делано Рузвельт казался всем темной лошадкой.

– Калека в президентском кресле? – вопрошали многие. – Какое впечатление произведет на мир президент, не способный стоять на собственных ногах!

Те же демократы, задавали тот же вопрос во время выборов губернатора, в которых участвовал Рузвельт.

Темные лошадки побеждают в скачках, как правило, благодаря талантливым жокеям. То же правило верно, и для политики. Таким человеком для Рузвельта стал Джозеф Патрик Кеннеди, бостонский миллионер и финансист, известный своей проницательностью в области бизнеса и большой политики. Наделенный совершенным чувством времени, он отошел от рынка на пике его процветания. Клеветники заявляли, что это инстинкт сродни крысиному, когда те бегут с тонущего корабля. И, тем не менее, никто не отрицал, что Джо Кеннеди умеет безошибочно выбрать будущего победителя, хотя сам он утверждал, что предпочитает не выбирать победителей, а «делать» их собственными руками. Как показала история, его слова оказались ближе к истине.

Именно Кеннеди стал для Франклина Делано Рузвельта жокеем, приведшим его к победе. Келли делала записи о важнейших событиях в своем толстом томе Шекспира, подобно тому, как люди ее круга и возраста в те времена вели дневник семейных событий, используя Библию. С течением времени значимость тех или иных дат становилась все явственнее. Время от времени она просматривала свои записи, исправляла, выделяя то или иное имя или дату. Последняя запись содержала всего одно имя, подчеркнутое трижды: Джозеф П. Кеннеди.

Они встретились в Олбани на приеме в честь Дня труда в качестве гостей сенатора и миссис Уэйн Гаррисон. Как только чета Мейджорс оказалась в доме сенатора, Брюс, извинившись, удалился в мужскую комнату. Келли прекрасно знала причину: ему требовалось подкрепиться из фляжки перед тяжелым испытанием, в которое превратились для него светские приемы и необходимость общаться с людьми.

Черные официанты в красных пиджаках сновали среди гостей с серебряными подносами, держа их на вытянутой ладони. Келли взяла бокал с виноградным пуншем, поставила на стол, даже не пригубив. Обвела глазами зал. Уэйн Гаррисон уже шел к ней, возвышаясь над толпой. Взял ее руки.

– Келли, я тебя искал.

– Мы только что приехали.

– Где Брюс?

Она улыбнулась.

– Стоит ли об этом спрашивать?

– Мне надо его увидеть, прежде чем он напьется. Джо Кеннеди хочет поговорить с ним по поводу компании.

– Кто такой Джо Кеннеди?

– Один финансист из Бостона.

– Компания не продается.

– Джо не собирается ее покупать. Напротив, он настроен очень оптимистично. Считает, что страна возродится, как только его кандидат окажется в Белом доме.

– А, тот самый Кеннеди, который выставил кандидатуру губернатора Рузвельта… Помнишь, я говорила, что у этого человека взгляд как у короля?

– Помню.

– Как ты думаешь, его изберут?

Прежде чем ответить, сенатор Гаррисон отвел ее в сторону.

– Я в этом уверен. Не хочу, чтобы кто-нибудь подслушал, иначе меня обвинят в пособничестве противнику и изгонят из партии как предателя.

– Почему бы тебе в таком случае не сменить партию?

– Странно, что ты это говоришь. Мой тесть уже давно пытается обратить меня в свою веру. Он очень близок к Франклину Рузвельту. Губернатор обещал сенатору Клементу один из ключевых постов в случае, если его выберут. Сенатор убеждает меня порвать с республиканцами и перейти в стан демократов. Однако Рузвельт – не тот человек, для которого партийная принадлежность имеет решающее значение. Если, по его мнению, республиканец больше годится на ту или иную должность, чем демократ, он скорее назначит республиканца, чем менее квалифицированного демократа. Кажется, мой послужной список в Олбани произвел на него хорошее впечатление.