Лгунья? Воровка? Блудница?

Атрет застонал и ударил кулаком по столу.

Вокруг сразу все замолчали. Подняв голову, он увидел, что все смотрят на него.

— Что уставились?

Все снова отвернулись, делая вид, что он их не интересует, но Атрет чувствовал, что в помещении повисла некая напряженность. Конечно, они посчитали его ненормальным. Он чувствовал, как сильно бьется его сердце, как стучит у него в висках. Может быть, он и вправду сошел с ума.

Он заказал еще вина. Вино незамедлительно принес сам хозяин гостиницы, который не посмел даже взглянуть ему в глаза. Атрет наполнил кубок и сжал его в руках.

Что же ему теперь делать после всего того, что Рицпа ему рассказала? В Германии он бы ее сразу убил. Этого обязательно потребовали бы старейшины. При одной только мысли об этом Атрета бросило в холодный пот, и он не понимал, почему он так на это отреагировал.

Лгунья, воровка, блудница. Эти слова постоянно крутились у него в голове.

Он положил голову на руки. А кто он сам? Убийца.

Он хотел вернуться домой, в Германию! Он хотел вернуться к той жизни, которой жил до того, как узнал о существовании Рима. Ему не хотелось больше ни о чем думать. Он хотел, чтобы в его жизни снова все было легко и просто. Он хотел покоя.

Но разве жизнь была когда–нибудь простой? Знал ли он вообще, что такое мир и покой? Как только он подрос достаточно для того, чтобы держать в руках нож, а потом и фрамею, его стали учить воевать. Он постоянно воевал против других германских племен, вторгавшихся на их территорию, а потом и против римлян, которые стремились поработить его народ. Разве они в этом не преуспели?

Десять лет он провел в неволе, не имея возможности свободно вздохнуть; ему приходилось постоянно сражаться за свою жизнь, забавляя толпу.

Отодвинув стул, Атрет встал и нетвердым шагом направился к выходу. На улице шел дождь. Перед дверью германец обо что–то споткнулся и услышал тихий стон. Выругавшись, он уперся рукой в дверной косяк и посмотрел под ноги. С его дороги поспешно убралось что–то маленькое и худое. Девочка. Она прижалась к стене и уставилась на Атрета широко раскрытыми испуганными темными глазами. Лицо у нее было бледным и изможденным, черные волосы — свалявшимися и растрепанными. На вид ей было лет десять–двенадцать, ее одежда была грязной и изорванной.

«Я жила, где придется. Под мостами, в пустых ящиках возле пристани, на ступенях…»

Атрет закрыл глаза и снова открыл их, думая, что, наверное, он слишком много выпил и поэтому ему померещилась Рицпа в детском возрасте. Но девочка не исчезала. Она сильно дрожала, то ли он холода, то ли от страха, этого он понять не мог. Скорее всего, от того и другого.

Когда германец зашевелился, она вся сжалась, вероятно, мечтая исчезнуть с его глаз.

— Не бойся, я тебя не трону, — сказал Атрет, доставая из своего мешочка монету. — Вот. Купи себе что–нибудь поесть. — С этими словами он протянул монету девочке.

Она отчаянно пыталась схватить монету, но ее закоченевшие пальцы не слушались ее. Драгоценная монета упала и со звоном покатилась в грязную лужу. Тихо заплакав от отчаяния, девочка бросилась на колени и стала шарить в луже в попытке отыскать монету.

Атрет смотрел на нее, и в его сердце боролись отвращение и жалость. Ни одно человеческое существо не должно жить так, а ребенок и подавно. Атрет снова закрыл глаза и увидел, что это Рицпа, опустившись на колени, шарит в грязной луже.

«Продавала ли я себя? Да. Когда голод и холод были настолько сильны, что я не знала, доживу ли до утра».

Девочка плакала так жалобно, что Атрет не мог больше этого вынести.

— Оставь, — резко сказал он. Голодная и отчаявшаяся, она не услышала его. — Я сказал, оставь! — Она испуганно вздрогнула. Когда он шагнул в ее сторону, она подняла руки, приготовившись защищаться. — Я тебя не трону. — Атрет достал еще одну монету. — Вот. — Девочка не пошевелилась. — Возьми. — Он протянул монету ей. — Она посмотрела сначала на него, потом на монету. — Возьми, — тихо повторил он, как будто задабривая испуганное и голодное животное кусочком мяса. По–прежнему не доверяя ему, девочка настороженно смотрела на него, протягивая к монете грязные пальцы. — Смотри, на этот раз не урони.

— Аурей, — услышал он ее голос, выходя на улицу. — Ты дал мне аурей! Да благословят тебя боги, мой господин. О, благословят тебя боги! — повторяла она плачущим голосом.

Атрет шел без остановок, почти не ощущая холодного ветра. Хмель понемногу рассеялся, и германец стал острее чувствовать холод. Он дошел до узкого моста, пересекающего небольшую речку на севере от Гроссето. Небо становилось светлее, приближался рассвет. На Атрета навалились усталость и депрессия. Голова разламывалась.

Он подумал, осталась ли Рицпа в комнате, как он ей велел, или пошла в бани. Если учесть то, что она ему рассказала, и его состояние в тот момент, когда он уходил, можно было предположить, что, когда он вернется, ее в гостинице не будет.

А как же его сын?

Какой же он глупец! Атрет спешно направился в город.

Мимо него прошли римские легионеры. Заслышав стук их кованых сандалий, Атрет невольно напрягся. Перед ним показались ворота гарнизона. Выстроенные в ряд перед воротами лавки открывались. Еще вчера Атрет хотел кое–что купить, но потом засомневался, понадобится ли это ему сегодня.

Когда он подошел к гостинице, там было тихо. Он прошел по коридору и остановился у двери в их комнату. Прикоснувшись рукой к замку, он замер. Вместо того чтобы войти, он стоял в коридоре, прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука. Уже давно рассвело. Где же ее послушание? Выругавшись себе под нос, Атрет открыл дверь и вошел. Надо будет отдохнуть, прежде чем отправиться на ее поиски.

Рицпа стояла возле окна. Когда она обернулась, на ее лице отразилось облегчение.

— С тобой все в порядке! Слава Богу.

Она по–прежнему была в рваной и грязной тунике. Даже ноги ее оставались грязными.

— Ты не ходила в бани.

— Ты же сказал, чтобы я оставалась здесь. — Атрет ничего не ответил. Рицпа подошла к дивану и устало опустилась на него.

Атрет подумал, не провела ли она всю ночь стоя у окна и ожидая его. Судя по всему, так оно и было. Он отвернулся, мучимый захлестнувшими его противоречивыми эмоциями. Она не убежала. Она сделала все так, как он ей сказал, ждала его возвращения.

Чего бы мне это ни стоило.

Он огляделся и увидел Халева, завернутого в одеяло и уютно спящего среди подушек, которые он разбросал на полу вчера вечером.

— А где Феофил?

— Пошел тебя искать несколько часов назад.

Он снова посмотрел на Рицпу и увидел, что, с тех пор как он ушел, в ней что–то изменилось. Он не мог определить, в чем именно состояли эти перемены, как ни старался. И он понял еще кое–что. Он ей верил. Поняв это, он почувствовал пронзительную боль, за которой последовало удивительное чувство покоя, которого он не испытывал уже много лет. И ему стало неважно, какой эта женщина была раньше; он знал, какой она была сейчас.