— Во всяком случае, нас освободили от утреннего совещания, — говорит Пер.

Арто Соваласки, наверное, самый усталый человек на земле. Лицо у него пропитое и прокуренное — лицо человека, которому совершенно нечего ждать от будущего.

В доме пахнет потом.

— Мы с удовольствием отдохнули бы, — продолжает Пер, — но в Линчёпинге по улицам разгуливает злой гений.

Арто Соваласки — последний в списке лиц, совершивших преступления на сексуальной почве в их округе. На нем надета грязная желтая футболка с изображением экскаватора на груди.

— Ты работаешь? — задает вопрос Вальдемар, когда они заходят в комнату.

Арто Соваласки плюхается на просиженный желто-коричневый диван, единственный предмет мебели в комнате. Вокруг на деревянном полу пустые бутылки и переполненные пепельницы.

— Нет, я на пенсии по болезни.

«Да уж, тебя среди людей держать нельзя, — думает Пер. — Четыре изнасилования за четыре месяца десять лет назад в разных городах — в Векшё, Карлстаде, Эребру и последнее здесь, в Линчёпинге. С тех пор ничего».

— Так тебе известно, почему мы пришли?

— Да, такое бывало и ранее, когда в городе случались изнасилования. Тут вы сразу ко мне и являетесь. Но можете проваливать восвояси, меня здесь не было, когда все это случилось, — гостил у приятелей на Эланде. Можете им позвонить.

Вальдемар подходит ближе.

«Опять! Только не это!» — думает Пер.

Но на этот раз Вальдемар дает задний ход.

— Телефон приятелей есть?

— Конечно.

Десять минут спустя они сидят в машине по пути обратно в город. Пьяный финн по другую сторону пролива Кальмарсунд подтвердил алиби Арто Соваласки.

— Ну что ж, с этой версией закончили, — говорит Вальдемар Экенберг. — А теперь поехали в управление и прижмем Сулимана Хайифа в последний раз перед тем, как его отпустят.

— Его уже отпустили вчера вечером.

— Черт, вот незадача!

Немножко отоспаться.

В субботу утром они позволили себе поспать чуть подольше, и часы показывают девять, когда Малин спускается на улицу, чтобы встретиться с Заком.

Вторая суббота следствия. Ровно неделя прошла с тех пор, как обнаружили тело Тересы, а кажется, что прошло несколько лет, что все это превратилось в затяжную пытку.

Жара не спадает. Вроде бы стало еще хуже.

Серый фасад церкви дрожит в горячем воздухе, приобретает неестественный желтоватый отлив, и Малин никак не может прочесть надписи над дверями.

Зак, ну где же ты?

Он позвонил десять минут назад, проезжая мимо Берги, так что уже должен быть здесь.

Туве по-прежнему спит наверху, в квартире.

Малин проходит несколько шагов по улице, заглядывает в окна картинной галереи, смотрит на произведения Мадлен Пик и Лассе Оберга. Она ничего не понимает в искусстве, но от того, что вывешено в галерее возле церкви Святого Лаврентия, ее начинает мутить.

Вера Фолькман. Насколько она изуродована? Дефектный, испорченный товар. Подлежит возврату.

Гудок. Это Зак.

Несколько минут спустя Малин уже сидит в прохладном салоне машины. Облегченно вздыхает. Он не замечает белого фургона, припаркованного чуть в стороне на Огатан.

Туве потягивается в кровати. Мамина кровать, в ней по-прежнему иногда так уютно поспать.

Сегодня она встретится с Маркусом, скажет все как есть — что любовь прошла, что она по-прежнему хорошо к нему относится, но не в этом смысле, что они могут оставаться друзьями.

Хотя этого он, скорее всего, не захочет.

Она садится в кровати.

Даже по тому свету, который просачивается в комнату через опущенные жалюзи, она догадывается, что сегодняшний день будет самым жарким с тех пор, как она вернулась с Бали.

Они звонят в квартиру Веры Фолькман на Стюрегатан. Она живет на втором этаже, но никто не открывает, снаружи квартира производит впечатление заброшенной.

— Детка пошла прогуляться, — усмехается Зак. — Проклятье, какое пекло! Все жарче и жарче с каждой секундой.

Чем дольше они стоят перед квартирой, тем более навязчивым делается запах, доносящийся изнутри.

— Пахнет испражнениями животных, — говорит Зак.

— Может, она держит кошек?

— Во всяком случае, воняет знатно.

— Наверное, уехала обратно в Австралию, — бормочет Малин, поворачивается и начинает спускаться по лестнице. — А животных оставила в квартире.

— Там, наверное, прохладнее, чем здесь. Даже в Элис-Спрингс.

— Это самое жаркое место в мире, как говорят.

— Неправильно. Самое жаркое место в мире — Линчёпинг.

Туве прочно сидит в седле велосипеда.

Розовая футболка облегает тело.

Мир за стеклами очков кажется сонным и желтым.

Она проезжает мимо бассейна «Тиннис», но вместо того, чтобы направиться вверх в сторону Рамсхелля, поворачивает к больнице, возвращается к отелю «Экуксен». Ее не покидает странное чувство, будто кто-то следит за ней, смотрит на нее, пытаясь приблизиться. Но она продолжает давить на педали, слегка задыхаясь, и думает, что это все нервы перед предстоящим объяснением с Маркусом.

Это ощущение возникло у нее еще тогда, когда она взяла свой велосипед с подставки возле церкви.

Но где же эти глаза?

Она огляделась — ничего подозрительного, ничего необычного, просто из-за жары в городе меньше людей.

Она подъезжает к отелю, оборачивается — постойте, не тот ли это фургон, который стоял возле дома? И обогнал ее вчера у виллы родителей Маркуса?

Ей становится страшно.

Она останавливается у отеля. Открывает ворота в пожелтевший парк Тредгордсфёренинген.

Там они нашли девушку. Но туда, во всяком случае, фургон не сможет за мной въехать.

Темная фигура за рулем. Кто?

Она быстро ездит, ее дочь, я не выдам себя, возьму ее, как других, это произойдет очень быстро.

Она не должна меня увидеть. И вот она останавливается у ворот парка, открывает их, вид у нее испуганный.

Но меня не надо бояться. Я только дам тебе возможность возродиться. Я делаю ангелов. Вот мое ремесло.

Но вот она исчезла из виду. Въехала в парк. Должно быть, увидела меня. Я проезжаю мимо, натянув кепку поглубже. Время, мое время, наше время скоро настанет. Руки твердо лежат на руле.

Сколько времени?

Впереди «Тиннис». Это подойдет.

Позвонить маме?