— Агронгерр наверняка что-то подозревает, — заключил Лиам.

— Вскоре он все узнает. А теперь обещайте мне, что ничего ему не скажете.

Оба кивнули. На лице Хейни сияла глупая улыбка. Все трое вновь наполнили кружки, потом еще раз, а когда эль кончился, Лиам сбегал в шатер за новой порцией. Празднование в узком кругу продолжалось до глубокой ночи.

Магистр Бурэй предлагал ему взять с собой несколько молодых монахов, но Де’Уннеро наотрез отказался. Ему не нужны были прислужники однорукого магистра. К тому же один он мог двигаться намного быстрее.

Когда на небе взошла Шейла, Де’Уннеро обернулся тигром и побежал быстрее самой резвой лошади. Он играючи покрывал милю за милей. И все же это ночное путешествие было тяжким испытанием для монаха. Его ноздри постоянно ощущали запахи добычи: кроликов, оленей, коров, овец, но чаще всего людей. Де’Уннеро знал: стоит только поддаться, стоит только поймать и съесть маленькую белку, как дух свирепого тигра возьмет верх над его человеческими чувствами. Когда он очнется, то будет уже поздно: начав с белки, он кончит человеческой кровью. Де’Уннеро знал это и боролся с искушением. Огромным усилием воли он вновь сумел подавить в себе тигра.

Обличье гигантского зверя требовалось Де’Уннеро исключительно для быстроты передвижения. И действительно, за ночь он преодолел семьдесят миль. Первой остановкой на его пути, согласно распоряжениям магистров Санта-Мир-Абель, был Сент-Гвендолин — пятый по величине монастырь, играющий важную роль в ордене Абеля. Сент-Гвендолин был единственным в ордене женским монастырем — обителью «сестер святой Гвендолин». Свое название он получил в честь малопримечательной мученицы, жившей в третьем столетии. Де’Уннеро собирался пробыть здесь совсем недолго, а затем, если получится, раздобыть в монастырской гавани парусную лодку и направиться вдоль побережья Лапы Богомола на юг, в Энтел. Там находился Сент-Бондабрис — вотчина влиятельного настоятеля Олина. Де’Уннеро не сомневался, что этот человек окажется для него более надежным союзником, чем любой из собратьев в Санта-Мир-Абель. Нужно поспеть в Сент-Бондабрис прежде, чем Олин отплывет на Коллегию аббатов. Замысел представлялся Де’Уннеро вполне осуществимым — только бы удалось раздобыть в Сент-Гвендолин хоть какое-нибудь парусное суденышко.

Де’Уннеро бежал безостановочно. Через неделю вдалеке показался Сент-Гвендолин: белоснежные стены и такие же белые высокие башни, словно парящие в небе. И вдруг что-то насторожило Де’Уннеро… Приблизившись, он понял: план придется менять. Это касалось не только Сент-Гвендолин, но и вообще всех дальнейших действий. Судьба распорядилась по-своему.

Картина, развернувшаяся перед Де’Уннеро, ужасала. Десятки и сотни больных, лежащих в грязных лохмотьях под шатрами и навесами. Зловонные лужи отбросов вперемешку с горами испражнений и мертвыми телами.

Зрелище оскверненной земли вокруг Сент-Гвендолин обожгло сердце и душу Маркало Де’Уннеро. Ничего более чудовищного ему не доводилось видеть. Воплощение отчаяния и неотвратимости судьбы. Красноречивое свидетельство того, что Бог отвернулся от его страны и его ордена.

Нет, подумал магистр. Нет, не Бог покинул свою церковь; это церковь свернула с пути, предначертанного Богом. Ее скороспелые пастыри готовы пасть ниц перед вором и убийцей Эвелином. В свое опасное шутовство они затянули даже тех, кто не верил ни в святость Эвелина или Джоджонаха, ни в приписываемое этим двоим жалкое послание, полное разглагольствований о сострадании и человеколюбии. Мало того, эти новомодные пастыри спят и видят скорую канонизацию Эвелина, а вместе с ним и Джоджонаха! Браумин и его дружки взлетели слишком высоко, получив изрядную власть в ордене. Но чем заслужили они эти высокие посты? Только тем, что оказались в нужном месте, когда светские силы королевства уничтожали их злейшего противника — Маркворта! Теперь они договорились до того, что церковь, дескать, должна стать нянькой для народа! И все верят в эту болтовню.

Впрочем, как понимал Де’Уннеро, церковь уже стала такой. Новым вождям захотелось утирать черни слезы и сопли. Но смотрите: Бог указывает на всю глупость и ничтожность ваших заблуждений, к чему приводят мягкотелость и слезливая сентиментальность. Де’Уннеро помнил детские наивные слова старых песен, повествующих о чуме. Как и любой монах ордена Абеля, он знал о том, как в былые века люди боролись с розовой чумой. Разумеется, магистр знал и то, что излечить удавалось лишь одного из двадцати заболевших. Монахи, пытавшиеся помочь больным, заражались и умирали — каждый седьмой из пытавшихся бороться с чумой.

— Интересно, был бы Эвелин Десбрис среди тех, кто с камнем души в руках бросились спасать чумных больных? — спросил себя Де’Уннеро.

Ответ он знал: непременно. Да, окажись сейчас Эвелин в Сент-Гвендолин, он первым бы бросился за монастырские ворота и сделал бы все возможное, пытаясь хоть кого-нибудь спасти. А дальше? Дальше он неизбежно заразился бы сам, и через неделю-другую смерть пресекла бы его благородные попытки.

«Вот так-то, Эвелин, — думал Де’Уннеро. — И когда бы твой труп бросили в костер, чтобы твоя гниющая зловонная плоть не заражала других, кем бы тебя назвали: святым или глупцом?»

Сейчас, стоя на гребне холма и глядя на толпы обреченных, Маркало Де’Уннеро с удивительной ясностью понял очень и очень многое. Он увидел, как гордыня и самонадеянность — самые страшные из всех грехов — проникли и поселились в благородных, казалось бы, сердцах братьев, ратующих за человеколюбие.

Совсем не такой видел будущую церковь Маркворт, и не за такую церковь он боролся, будучи отцом-настоятелем. По правде говоря, Де’Уннеро никогда особо не поддерживал многие из начинаний, затеваемых Далебертом Марквортом. Но он всегда признавал, что этот человек по крайней мере старался удерживать церковь на правильном и праведном пути. Маркворт понимал: церковь призвана управлять и наставлять, а не утешать.

Братья церкви Абеля являлись глашатаями Бога и потому должны были в первую очередь проявлять заботу о душе, а не о бренной плоти. Их сострадание должно было направляться не на земную жизнь, но на жизнь, ожидавшую человека после смерти. Каждый день приносил людям страдания, каждый день кто-то из них умирал страшной и мучительной смертью. Но не это было важно, считал Де’Уннеро. Приготовление к неизбежной смерти заключалось в очищении души, ибо телу все равно было суждено сгнить и исчезнуть. И теперь — эти новые веяния и новое видение роли церкви! Оказывается, «ошибки» Эвелина не были ошибками, и его вполне можно причислить к лику святых! Дальше — больше. Оказывается, священные самоцветы не являются исключительной собственностью ордена Абеля, и их назначение — облегчать и врачевать в первую очередь телесные, а не духовные недуги! Маркало Де’Уннеро слышал громкий голос, даже крик, обращенный к нему: его возлюбленная церковь не просто сбилась с дороги. Она целиком поменяла направление и теперь двигалась не к Богу, а к демону-дракону.

Маркало Де’Уннеро переживал момент прозрения. Теперь он знал, что ему делать или хотя бы за что бороться. Но с чего начать?