— Истерика, — со знанием дела констатировала отлучавшаяся на кухню Валя — принесла какие-то объедки с хозяйского стола и банку с водой. — Так всегда бывает, когда в первый раз скопом делают. Ничего, привыкнешь…

— К чему привыкну?! — вскинулась Ирина, дико вытаращившись на советчицу. — Что ты несешь, дура? Разве к этому можно привыкнуть?!

— Можно, можно, — ласково пробормотала Лена, укладывая ее. — Люди ко всему привыкают. Ты лежи, отдыхай. Я тебе песенку спою…

И правда — спела. Ласково взяла за плечико, принялась покачивать и напевать унылую мелодию — винегрет из разных колыбельных всех времен и народов. Но от этой колыбельной Ирине легче не стало. Потому что, дела ее не умудренная жизнью бабушка-старушка, чей удел как раз успокаивать несмышленых дур, попавших до нерадивости своей в беду, а юная рабыня, годившаяся Ирине в дочери. Незаконнорожденная дщерь своей великой нации, виноватая лишь в том, что имела несчастье появиться на свет во вражьем стане и случайно оставшаяся в живых благодаря спорному «подарку» природы-матери — «резиновой» вульве…

Вскоре девчонки ушли — хозяйка свистнула работать по дому. Через некоторое время прибежала озабоченная Лена — вспомнила, что не проинструктировала новенькую: в барский клозет не ходить! Ни в коем случае! А то хозяйка побьет. Ходить в летний сортир, что расположен в глубине двора, — через черный ход и налево. Через парадный вход — ни в коем случае. Умываться тоже во дворе, рукомойник рядом с сортиром. И вообще по дому не шастать. Побьет. Вот объедки — специально тебе оставили. Есть вполне даже приличные кусочки, надо обязательно покушать, потому что до вечера ничего не будет…

От такой заботливости Ирине стало еще муторнее. Господи, это что же такое творится?! Это какая страна, какой век? Вспомнила вдруг великосветские рауты у родителей, напыщенные брюзгливые лица жен и дочерей властителей «старого света», ударно строивших социалистическую империю, и так тошно стало, хоть разбегайся и лбом в стену. Чтобы сразу, насмерть, чтобы не мучиться. Чем жить в такой сраной идиотской империи, лучше — сразу…

К объедкам не притронулась — кусок в горло не лез. Походила по крохотной комнатушке, с тупым безразличием прислушиваясь к болезненным ощущениям в низу живота, смутно обеспокоилась отсутствием своих вещей — никто не удосужился принести их сюда. Напилась воды из банки, завалилась обратно на топчан и забылась в тяжком тревожном сне…

Вечерком «руски бляд» опять востребовали. Утренняя процедура повторилась без особых изменений. Хозяйка с плеткой, ванна, спальня с барахлом, легкомысленный наряд, похожий на тот, что был растерзан утром.

Гулять вдоль кромки ковра по залу не пришлось. Жаждущей публики чуть поубавилось — был Махмуд и двое его сородичей. Все сильно хмельные, веселые, заводные: едва Ирина вошла в зал, набросились скопом, долго возились, таская по ковру, и переругивались — каждый хотел начать первым. Насиловали исступленно, неутомимо, безмолвно — только мычали натужно да взрыкивали зверовато.

На этот раз обморока не было, хотя Ирина горячо взывала ко всем подряд божествам — дайте! Дайте забыться, утащите хоть ненадолго в спасительную пучину небытия!

Не дали… Видимо, прогневала чем-то капризных небожителей. К концу действа женщине было настолько плохо, что казалось — сейчас умрет. Не было уже никаких сил выносить страшную тяжесть мычащей вонючей туши, по третьему заходу лениво терзающей ее плоть. Однако не умерла. Натешившиеся всласть звери кликнули хозяйку, разрешили — забирай. Пусть до утра отдыхает…

Опять коридор, ванная, свисток — Валя, Лена. Пока мыли, вода в ванной стала алой от крови. Обработали, соорудили тампон, завернули в полотенце.

— Хозяйка сказала? — проскрипела Ирина помертвевшими губами.

— В смысле? — озабоченно нахмурилась Лена.

— Мыть, обрабатывать… Или сами?

— Ты что, Ириша, запамятовала? — удивилась Валя. — Сами разве посмели бы? Конечно, хозяйка. Она же тебя сюда привела, нас свистнула…

— Изнасилованных положено бросать на помойку, — прошептала Ирина. — Отодрали и бросили… А тут… Рачительные хозяева. Не бросают как попало. Попользовались — техобслуживание. Как машину…

Девчонки переглянулись, ничего не сказали, взяли под руки и потащили в каморку. Передвигаться самостоятельно Ирина не могла, ноги подгибались. Любое движение вызывало невыносимую боль в низу живота, пульсирующими толчками отдававшуюся в каждой мышце изломанного тела.

В подсобке девчата вновь обрядили Ирину в безразмерную ночнушку и уложили на топчан, поставив рядом трехлитровую банку с водой. Стали устраиваться почивать — Лена взяла у Вали матрац, постелила на полу, улеглась.

Спать девчонкам Ирина не дала. К полуночи у нее поднялась температура, сопровождавшаяся сильной жаждой и учащенным сердцебиением. Сердобольная Лена предприняла экспедицию на кухню — на предмет добычи из холодильника нескольких кусочков льда (дизель работал круглосуточно, обеспечивая бесперебойное функционирование всех электроприборов в усадьбе). Сия дерзкая акция изначально была обречена на провал: на кухне Лену изловила бдительная хозяйка и в рабочем порядке отлупцевала плетью — чтобы не шарилась где попало в неурочное время.

Подвергнув нерадивую рабыню экзекуции, хозяйка наведалась в каморку. Молча полюбовалась на разметавшуюся на топчане Ирину, недовольно покачала головой и удалилась. Через несколько минут вернулась, притащив две формочки со льдом, мед, заварник со свежим чаем. Заставила пострадавшую принять какой-то горький порошок, выпить два стакана чаю с медом, на голову положила полотенце со льдом.

— Плохо сабсэм. Зачэм такой слабий? Ленка, Валька сабсэм нэ такой слабий. Атдихай…

Оказанная помощь возымела некоторое положительное воздействие: через некоторое время жар спал, на смену ему пришел мучительный мелкий озноб.

— Топят здесь? Господи, холодно-то как…

— Ну что ты, Иришка, ну, конечно, топят, — просо-ночная Лена укутала Ирину своим одеялом, подоткнула со всех сторон. — Котельная круглые сутки работает, топят как на убой. Ты расслабься, постарайся уснуть…

Забылась уже под утро. Сквозь сон слышала едва различимую стрельбу — где-то далеко, в ущелье. Серел безрадостный облачный рассвет, хмуро заглядывая в рабскую обитель. В доме и на дворе слышались голоса, какой-то негромкий переполох, урчали моторы. Завозились девчата, полезли к окну — посмотреть. Ирина вспомнила вдруг: утренняя эрекция! Нормальное проявление, свойственное любому здоровому мужчине. Господи, этого только не хватало!!!

С трудом разлепила глаза, прислушалась к Своим ощущениям. Таковые присутствовали в полном объеме. И до того мерзкими были эти ощущения, что Ирина вдруг представила себя огромной самостоятельной ваги-ной сразу после родов в самой дрянной провинциальной больничке. Плод был огромен, для кесарева не нашлось одноразового скальпеля, тянули тракторной лебедкой и все там изорвали к чертовой матери. Акушер, сволота, оказался сильно нетрезв, не удосужился сделать инъекцию для сокращения, и возмущенная вагина отправилась автономно гулять, оставляя на белом кафеле стен операционной кровавые осклизлые следы…