— Я и не отрицаю, но это была лишь минутная слабость. Я не раскаиваюсь в своем поступке.

— В каком поступке? — не поняла я.

— Неважно. — Он тяжело вздохнул, словно смирившись с моей непонятливостью. — Но я не сказал главного. Я видел, как ты смотришь на этого гада, моего отца, как кошка на сметану. Как то краснеешь, то бледнеешь, стоит ему появиться. Ты хотела его, как самка. Я понял это раньше, чем ты. Но я, наивный дурак, все надеялся, что ошибаюсь, что все обойдется. Я верил в тебя и в твою любовь ко мне. Нам надо было уехать сразу же, как только я почувствовал первые симптомы этой болезни. Но я не сделал этого. А потом… потом я своими глазами видел и слышал, как вы обнимаетесь в коридоре в ту ночь, когда в квартире отключили свет, помнишь? — Еще бы я этого не помнила! — Я проснулся, тебя не было рядом. Я вышел, пардон, в туалет. И тут я услышал чьи-то приглушенные голоса. Слух у меня всегда был отличным, как и зрение. Я затаился возле двери, стараясь не дышать. Вы не замечали меня, поглощенные друг другом. — То-то мне почудилось, что я слышу скрип двери, значит, я не ошиблась! — Что я испытал в те минуты, стоя возле двери, не передать словами! Но даже тогда я был готов все простить тебе, забыть, потому что слишком сильно любил тебя! Ты помнишь, как я умолял тебя уехать? Если бы ты послушалась меня, то все могло бы быть иначе. Твоя подруга осталась бы жива, и моя мама тоже…

Я не понимала ни одного слова, все кружилось и плыло перед моими глазами.

— При чем здесь Лиза и твоя мама?!

— Да при том, что я всю жизнь, с самого детства обожал этого гада! — вдруг закричал он, не ответив на мой вопрос. — Восхищался им, стремился быть во всем на него похожим. Он был моим кумиром, идолом, образцом для подражания.

— Кто? — спросила я, хотя уже поняла, кого он имеет в виду.

— Моего драгоценного папочку, с которым ты так сладко трахалась, кого же еще! Будь он проклят, а вместе с ним и ты! В детстве я хотел во всем походить на него. А когда подрос, то стал мечтать стать лучше его, добиться большего в жизни. Я даже начал заниматься этой чертовой борьбой, хотя совершенно не имел интереса к этому виду спорта. Меня больше привлекали точные науки. Но я должен был стать сильным, мужественным. Я хотел, чтобы мужчины боялись меня, а женщины восхищались мной. Но главное, о чем я мечтал, — это сразиться с ним в поединке и победить! О, я предвкушал этот сладостный миг, когда терпел боль от ударов своих тупоголовых соперников и облизывал разбитые в кровь губы! Эта мысль придавала мне силы. Но потом я понял, что никогда не сравняюсь с ним в этом виде спорта, потому что он занимался этим со всей страстью, ему нравился сам процесс, он ничего никому не стремился доказать. А я… я хотел доказать ему, что я сильнее его, лучше, удачливее. Я посмотрел на себя со стороны и понял, что веду себя, как идиот. Я смотрел на свое отражение в зеркале и видел, что я красивее его, выше ростом, шире в плечах, но несмотря на это, когда мы шли с ним по улице, женщины смотрели на него, а не на меня! А если мы с кем-то общались, то эти глупые самки слушали его рассказы, открыв рот. Они хотели его! Я видел это по их похотливым мордам и блестящим глазам. Его, а не меня! Хотя я был моложе его и красивее!

— По-моему, ты сам внушил себе эту чушь, отрастил комплекс, а потом старательно лелеял и холил его. Уверена, что ты все преувеличиваешь, — заметила я, но он пропустил мои слова мимо ушей.

— Я никогда не умел так же уверенно и достойно, но вместе с тем скромно держаться в обществе. Так вдохновенно и увлекательно рассуждать на любую тему. Быстро и остроумно реагировать на вопросы и реплики собеседников. Так мастерски делать любое дело, за которое брался. Я хотел поступать в юридический, я говорил тебе. Но потом испугался, что не смогу достичь его уровня в профессии. И тогда я решил перещеголять его в точных науках. В них он не особенно преуспевал. И тут я мог положить его на лопатки. Я поступил в университет сам, без чьей-либо помощи, чем очень гордился. Я даже перестал так страстно ему завидовать, ведь, несмотря на все, я любил его. Но он покусился на самое святое, что у меня было. Он похитил тебя. И этого я не мог ему простить. Я решил избавиться от него.

— Что?! — мне показалось, что я ослышалась. — Избавиться?! Каким образом?!

— Самым верным — убить его, — так спокойно ответил он, словно речь шла о чем-то обыденном. И улыбнулся. — Я испортил тормоза в его машине. Это было нетрудно, ведь я неплохо разбираюсь в технике. Разве я мог предвидеть, что у мамы сломается ее машина и она сядет в его «Волгу»! Но это случилось… Я виноват в ее смерти, я убил ее! Но все равно большая часть вины лежит на вас: на нем и на тебе! — Он ткнул пальцем в мою сторону.

Я же, в шоке от всего услышанного, начала медленно сползать вниз на землю. Теперь мне стало ясно его странное поведение в тот день, когда Людмила уехала на Сашиной машине. Как просто и как ужасно! Бедная Людмила! Он присел рядом со мной на траву.

— Я никогда не прощу ему маминой смерти. Должен был умереть он, а не она. Тебя же я не мог убить, хотя иногда очень этого хотел. И тогда я решил сделать тебе очень больно, чтобы ты поняла, каково было мне, когда я узнал о твоем предательстве. И мне пришлось сделать это…

— Что сделать? — холодея от ужаса, спросила я. Я уже начала все понимать, но еще не в силах была поверить, осознать…

— Разве ты еще не поняла? — Он посмотрел на меня спокойно и слегка удивленно. — Я убил их всех, всех четверых. Так что это я тот грозный неуловимый маньяк, которому ты так хотела заглянуть в глаза. Теперь я перед тобой, и ты вполне можешь это сделать. — Он насмешливо и вызывающе смотрел на меня, и я видела в его красивых глазах тайное безумие, которого не замечала раньше, и вот теперь оно смотрело на меня из глубины его зрачков…

Все еще не веря в реальность происходящего, я прошептала немеющими губами:

— Что ты говоришь?! Так нельзя шутить, это слишком страшно.

— А с чего ты взяла, что я шучу? — он удивленно приподнял правую бровь, совсем как Саша… — Шутки кончились. Теперь все серьезно. Хочешь, я расскажу тебе, как делал это? Как убивал их?

— Нет, не надо, пожалуйста, я не вынесу этого, нет! — Я схватилась рукой за горло. Мне стало труд но дышать, не хватало воздуха. Все плыло перед глазами: деревья, небо, земля, его лицо…

— Первой была та грешница, о которой я уже тебе рассказывал, — неторопливо начал он. — Она была чертовски хороша, но слишком порочна и высокомерна. Она никого не любила, кроме себя. Сначала у нас все было неплохо. Но затем она начала издеваться надо мной, высмеивать, когда я не мог удовлетворить сполна ее безумные эротические фантазии. И когда я пришел к ней за помощью после той неудачи, то я не сказал ей всего. Но она сама догадалась. И высмеяла меня, унизила, втоптала в грязь. И тогда я задушил ее голыми руками. Сам не знаю, как смог это сделать. — Он с удивлением посмотрел на свои ухоженные мягкие руки, с коротковатыми пухлыми пальцами, словно не веря в то, что они способны на такое. — Я видел в ее глазах страх и восхищение. Я оставил ее в спальне, на широкой кровати, где мы столько раз занимались любовью… Я переодел ее в красивое нижнее белье, расчесал ее густые роскошные волосы. И отрезал прядь ее волос, на память. Я почувствовал, что освободился. У меня не было страха быть пойманным. Я не чувствовал ни мук совести, ни раскаяния. Только очищение и просветление. Я вернулся к тебе полным сил и надежд. Все у нас складывалось хорошо. Но когда мы приехали в этот город, то вдруг объявилась медсестра из больницы, из той самой, где работала мама. Я был с ней знаком и даже симпатизировал ей. Она позвонила мне и сказала, что нам надо встретиться, что ей известно кое-что о смерти Алины Вайзман. Она сказала, что знает, кто это сделал, и намекнула, что ей нужны деньги. Мол, у нее трое детей, и нелегко растить их без мужа, одной. Я сразу смекнул, что если дам ей денег один раз, то этим дело не закончится. Последует второй раз, третий — и так до бесконечности. К тому же я не мог без объяснений попросить такую сумму у родителей, а своих денег у меня было немного. Короче, я назначил ей встречу на этом холме.