Пианист помрачнел.

— Уверена, что это хорошая идея? Эвель и так не в настроении.

— Она постоянно не в настроении.

Дрэйк покачал головой.

— Ты же знаешь, она не одобряет выходов к клиентам.

— Я не собираюсь к нему выходить. Я к нему зайду. Ненадолго.

К ВИП-ложе подлетала на таких скоростях, которым могли позавидовать победители Соурских забегов. Только на миг замешкалась: воспоминания о Рэйнаре заставили отдернуть пальцы от ручки, словно она могла меня обжечь.

Вот только Рэйнара там нет и быть не может.

Зато там есть кое-кто другой, и с этим кое-кем другим мы сейчас однозначно договоримся. Вопрос только в том, до чего.

Решительно толкнула дверь и шагнула вперед, вот только вместо знакомого полумрака меня встречал яркий свет вмонтированных в стену светильников. Гроу не только задернул шторки, но еще и наглухо запечатал ложу звуконепроницаемыми жалюзи, чтобы из зала не донеслось ни нотки. На низком столике — два бокала на тонких ножках, рядом устроилось ведерко со льдом, в котором отдыхала закупоренная бутылка.

Постановщик рассматривал меня, будто не нагляделся за полтора часа выступления. Стоял, сложив руки на груди, отчего рубашка натянулась еще сильнее, подчеркивая накачанные мышцы. Даже ради Ландстор-Холла Гроу не особо изменил своему стилю: рубашку сопровождали неизменные линялые джинсы, правда на сей раз не с вытянутыми коленями.

— Это ваше, — протянула конверт. — Все условия, которые вы хотите мне предложить, я обсуждаю через своего агента.

Гроу взял его (горячие пальцы обожгли ладонь) и швырнул за спину.

— Даже такие?

— Такие я вообще не обсуждаю.

— Чудесно. — Низкий, нахально-хрипловатый голос ввинтился в сознание. — Почему именно Люси?

От неожиданности опешила:

— Что?

— Почему ты хочешь петь именно Люси?

Потому что я хочу петь именно ее! Эту девушку, которая шагнула из мира в мир, оставив за спиной все страхи. Которая не побоялась остаться одна и бросить вызов обществу, которое не желало ее принимать. Хочу, потому что эта история отзывается во мне как никакая другая.

— Потому что она не сдается, — ответила, глядя ему в глаза. — Несмотря ни на что.

— Вчера ты меня уверяла в обратном.

— Разве?

Гроу усмехнулся и указал на столик. Хотела сесть в кресло, но передумала. Устроилась на диванчике и расправила платье так, что сесть рядом со мной и не на гладкое серебро ткани было невозможно. Впрочем, Гроу это не смутило, он отбросил подол мне на колени и устроился рядом, закинув руку на спинку.

— Ты говорила, что она бежит от своего парня.

— Не бежит, а уходит.

— А есть разница?

— Большая. Когда ты бежишь, ситуация остается неразрешенной. Когда ты уходишь, это выбор. Оставаться рядом с тем, кому нет до тебя никакого дела, это и есть бегство.

Постановщик усмехнулся. Ноги он расслабленно вытянул вперед и закинул одну на другую. Его рука почти касалась моего плеча, но почти и касалась — разные вещи. Гроу отстукивал по бархату спинки какой-то известный ему одному ритм, а прищур, словно прицел, вонзился мне в губы. В ответ уставилась на татуировку, перетекающую с шеи на плечо и на грудь. Под такой рубашкой ее было отчетливо видно: надломленный цветок в пасти дракона.

— Выбор, говоришь?

Взгляд постановщика пробежался по моим обнаженным рукам гораздо откровеннее, чем иные заглядывают в декольте.

— Раньше ты мечтала об Артомелле.

— При чем здесь Артомелла?

Он выдернул из заднего кармана мобильный. Откинул футляр и вытянул руку так, чтобы я смогла рассмотреть собственное резюме.

— Здесь написано, что ты пела арию Артомеллы. Без сопровождения.

— Она меня вдохновляет.

— Всего лишь вдохновляет?

Задумалась, это было странно. Я действительно мечтала об этой партии с той самой минуты, как услышала Шайну. Но была ли это моя мечта? Или это была мечта Шайны, которая отзывалась во мне?

— Да.

— Любишь Артомеллу, но на прослушивание выбрала унылую страдалицу Триаррис.

— Триаррис не страдалица. У Люси и Артомеллы совершенно разные образы.

— Неужели? — Он снова прищурился.

— У них даже истории совершенно разные. «Артомелла» — это драма, «Мир без тебя» — легкая и красивая история любви.

— Между драмой и любовной историей гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Так же как между Люси и Артомеллой. Но суть все равно одна: и то, и другое можно показать пафосно и сонливо. Или так, что зрителю вынесет мозг. Я предпочитаю второе.

Гроу захлопнул телефон и ткнул в сторону бокалов.

— Перейдем к делу.

Вот не пойму, что с этой ложей не так. Второй раз разговариваю здесь с мужчиной, а между нами ведро. И не сказать, что мне не хотелось надеть его на голову Гроу. Причем на этот раз своими руками, без помощи шатких полочек старинных декораций. А ведь когда говорит об опере, на нормального человека похож.

— Свою позицию я вам уже озвучила.

Он махнул рукой.

— Забей. Хотел посмотреть, как ты себя поведешь.

Прежде чем я успела выдать весь словарный запас девочки из низов — что, впрочем, не помешало мне выдать его в мыслях, Гроу продолжил:

— Мне нужна не девица, которая при слове секс бьется в истерике, а женщина, которая перешагнет через свои закидоны, если потребуется. Мои постановки для взрослых людей, и не для тех, которые читают стихи под луной. Мои герои трахаются, даже когда просто держатся за руки. Иногда красиво, иногда жестко. Они ведут себя мерзко и вытягивают из зрителей все нервы. Так что эта история будет какой угодно, только не легкой. Особенно для тебя.

Он подтянул джинсы и согнул ноги, привычно скрестив их. Снова раскрыл мобильный и, казалось, потерял ко мне всякий интерес, что-то просматривая в ленте сообщений. До меня же медленно доходило: Гроу что сейчас сказал — для тебя? Значит, партия Люси…

— Люси твоя. Уверена, что не хочешь отметить?

Перевела взгляд на сильные пальцы, сжимающие горлышко бутылки. Капельки становились тяжелее и струйками чертили запотевшее стекло.

Вспомнила, как он выставил меня с прослушивания, медленно поднялась.

— Присылайте контракт моему агенту, — сказала я и вышла в коридор.

Не оглядываясь.

Хлопок вырвавшейся на свободу пробки поглотила закрывшаяся дверь.

Я шла, ускоряя шаг, не в силах поверить в случившееся. Сердце не могло угнаться за ритмом шагов.