Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«После того как я написал тебе в последний раз, мы покинули свой барак и совершили очень трудный переход, длившийся с семи часов утра до половины первого дня. Мы были навьючены как верблюды — полная выкладка, все наши средства нападения и защиты да вдобавок еще суточный паек и целая тонна боеприпасов. Было душно, и шагали мы довольно усердно, так что ряды наши очень скоро стали распадаться, а к концу марша ребята отставали уже десятками и многие падали в обморок. Тех, кто вышел без разрешения из строя, назавтра снова погнали на шестимильную пробежку с полной выкладкой, а взводные сержанты и офицеры должны были бежать вместе с ними, потому что допустили это. И, знаешь, многие ворчали...
Я перенес этот марш хорошо и даже помог в конце одному парню нести винтовку. Сейчас мы в лагере, спим в палатках, куда набились, как сельди в бочку, а кругом нас повсюду следы прошлогодних сражений. Деревушка по соседству носит следы разрушительного обстрела, и там, где германским артиллеристам удалось попасть в дома, теперь только груды кирпичей. Мы должны совершить еще несколько маршей, уже завтра нам предстоит четырнадцатимильный переход, и так мы будем двигаться с короткими передышками. Думаю, что в самом скором времени дивизия наша снова попадет на фронт...»
Алан, пробыв десять дней на передовой, уцелел — один из немногих — и сообщил, что «очень беспокоился, потому что не имел возможности вам писать и боялся, что вы будете за меня волноваться».
«Девять дней мы были под обстрелом, и четыре дня из них огонь продолжался беспрерывно. Мы не могли спать, потому что снаряды рвались вокруг. Днем бывало немногим лучше да еще приходилось под обстрелом ходить на работы. И все же мы с Джорджем выдержали все, хотя как-то ночью оба надышались газом и назавтра нас изрядно тошнило. Но это чепуха, если учесть, что большинство наших друзей ранены или убиты. Нам удивительно повезло, что мы проскочили без единой царапины. Не стану подробно описывать все, что было с нами, потому что бывало и такое, о чем вспоминать не хочется. Теперь все это позади и вспоминается, точно страшный сон, но когда видишь, скольких ребят уже нет с нами, убеждаешься, что это был все-таки не сон.
В первый же вечер, попав на передовую, мы лишь после четырехчасового изнурительного марша добрались до траншеи, которая была нам всего по щиколотку и каждые несколько шагов начисто размыта дождями. Наш командир сказал: «Ну вот и пришли, ребята. Располагайтесь поудобнее», и мы разбрелись в поисках лопат, планок, досок и обрывков брезента, чтобы хоть немного прикрыться от дождя. Но только мы начали устраиваться и даже зарылись уже немного в землю от немецких аэропланов, как пришел приказ собираться и двигаться дальше, потому что нас привели не туда, куда нужно. И мы отошли примерно на милю назад к запасной траншее, так же сильно разрушенной, как и те, к которым нас привели вначале.
Однако я вместе с Джорджем и еще с одним хорошим малым из Делинкина — Рудольфом Сеймуром соорудил кое-какое укрытие. Это было просто небольшое углубление, вырытое в стенке траншеи и прикрытое сверху досками и брезентом, но оно две ночи служило нам домом. Ноги здесь вытянуть было негде, и мы сидели, упершись подбородками в колени и так тесно прижавшись друг к другу, что даже не мерзли, только колени ныли от боли.
Мы добыли старый германский бачок, соорудили небольшой очаг и вскипятили несколько котелков чаю для себя и для других, — это было просто как дар божий. Только с дровами было трудновато: приходилось складными ножами отковыривать куски от огромного бревна.
После того как мы два дня просидели в траншее, время от времени совершая под обстрелом вылазки за продовольствием, нас перевели глубже в тыл, где мы увидели еще одно пустынное поле, изрытое снарядами, и где нам снова предложили устраиваться. Здесь наша небольшая компания, к которой присоединился еще один парень, расположилась в разбитом немецком блиндаже. Вокруг валялись бетонные плиты, разбросанные взрывами снарядов, когда наша артиллерия выбивала отсюда бошей.
Мы сложили их по краям, а сверху покрыли свое убежище двумя огромными листами оцинкованного железа, которые едва дотащили вчетвером. Когда же мы заткнули щели в крыше обрывками брезента и замазали их грязью, получилось вполне уютное укрытие, где мы все четверо могли с удобством вытянуть ноги. Мы готовили тушеное мясо, жарили бекон и при желании всегда могли вскипятить себе котелок чаю. По временам шел дождь, но наши строительные усилия спасали нас от непостоянства погоды, и три дня у нас было неплохое жилье. Кругом рвались снаряды. И хотя шагать до переднего края было еще целый час, здесь тоже оказалось довольно жарко. Многие ребята так и остались лежать на месте, другие были ранены или контужены.
Один снаряд упал совсем рядом с нашим укрытием, как раз в то время, когда мы сидели там впятером. Крыша обрушилась, но стены выдержали. Однако когда мы стали выбираться оттуда, то обнаружили, что одного из нас, невысокого веселого паренька, по имени Генри Линдсей, ранило осколком снаряда, пробившим перекрытие. Мы вынесли его наружу, раздобыли носилки и как умели перевязали ему рану, но он умер по дороге на перевязочный пункт, так и не сказав ни слова. Он был хороший малый, и у нас его очень любили. Он пережил все трудности прошлой зимы, и его даже ни разу не царапнуло.
Здесь нам впервые пришлось иметь дело с резиновыми сапогами. Однажды ночью мы должны были тянуть провода неподалеку от передовой. Мы видели, как под вечер из штаба батальона притащили какие-то сапоги, и подумали: «Ну вот, какая-то дрянная обувка». Но так как их не раздавали, мы решили, что это не для нас. А потом, как это обычно бывает в армии, за десять минут до выхода нам вдруг приказали каждому выбрать по паре этих сапог и надеть...
Все они были свалены в кучу, номера перепутаны, и унтер орал: «А ну, пошевеливайтесь, пора выходить». Мне достался огромный сапог четвертого размера на левую ногу и десятого размера на правую, и, помня рассказы о том, как легко эти сапоги вязнут и теряются в грязи, я был далеко не в восторге. Однако я все же надел их, эти огромные сапожищи, какие носят наши рыбаки, когда ловят форель, и мне они были по самые бедра. Натягивая их, я весь перемазался в
