Удержать его было некому. Анна Австрийская покинула этот мир за три месяца до брата. Смерть ее была мучительной. Она умирала от рака груди, и врачи не могли ей ничем помочь, смягчая нестерпимую боль лишь небольшими порциями опия.

Сыновья страдали вместе с матерью, и до последнего ее вздоха не отходили от ее изголовья. Кто знает, может быть, король искал в войне спасения от преследующей его боли? Может быть, поэтому он с такой готовностью ринулся в бой?

Известие о войне стало при дворе взрывом бомбы. Молодежь забурлила. Все жаждали отличиться в глазах государя, и те, у кого не было полков, отправлялись на войну волонтерами.

Кристиан тоже собрался воевать.

— Я хочу, чтобы вы мной гордились, — сказал он Изабель.

— А я хочу, чтобы вы вернулись живым. Пожалуйста, берегите себя, — попросила она его и поцеловала.

Фландрская кампания стала для короля триумфальной прогулкой. Счастлив был де Конде, вновь ставший главнокомандующим, и безмерно счастлив герцог Люксембургский, его заместитель… Не прошло и нескольких недель, как сдались Шарлеруа, Турне, Дуэ, Куртре и даже Лилль, считавшийся неприступным. На то, чтобы взять его, понадобилось всего двадцать дней. Воодушевленный победами король пригласил во Фландрию дам. Всех. Кроме герцогини де Лавальер, чья звезда клонилась к закату. Потеряв голову от огорчения, она пустилась в дорогу в собственной карете и присоединилась ко двору в Турне — к большому неудовольствию государя. Король уже занял место в постели ослепительной маркизы де Монтеспан. Завершилось царствование одной дамы и начиналось другой. Этому союзу суждено будет продлиться долго, и его увенчает немалое число детей.

Возвращение в Париж превратилось в великолепное празднество. Еще одно было устроено в Версальском парке. Изабель приехала на праздник одна, так как муж ее вынужден был снова отправиться в Ратисбон и улаживать там очередные неприятности, договариваясь с недовольными, которым пришлись по душе пусть и грубоватые, но весьма деловитые шведы… Что ни говори, а управлять из Парижа княжеством в Северной Германии было весьма затруднительно, и это становилось все очевиднее. Герцогской чете следовало бы чаще и дольше радовать подданных своим присутствием. Тем более что подданные так еще и не увидели свою новую государыню, а она могла бы порадовать их своими достоинствами.

Но сама Изабель не испытывала ни малейшего желания знакомиться со своими подданными. Жизнь французского двора была так увлекательна!

Ее дружба с Мадам ожила и окрепла. Месье сделался снисходительнее, получая в дар редкие меха. Он уже не видел ничего предосудительного в этой дружбе, хотя старался всюду, где мог, досадить жене.

Надо сказать, что после того как были взяты северные города во Фландрии, отношения между Францией и Англией стали куда менее сердечными. Англия, постоянно испытывая нехватку в деньгах, стала, похоже, не без удовольствия склонять ухо к пению голландских сирен. Тогда как для Людовика XIV Голландия оставалась безусловным врагом, с которым он рано или поздно намеревался расправиться. И ему было трудно согласиться, что Англия может вдруг позабыть свой долг перед Францией и отдать предпочтение какой-то Голландии.

В желании Людовика наладить добрые отношения с англичанами был и еще один мотив, для него существенный: Людовик был искренне привязан к своему брату и считал эти отношения залогом его семейного благополучия. Именно поэтому король постарался возобновить свою тесную дружбу с очаровательной невесткой. Сделать это ему не составило большого труда, так как он сохранил самые трогательные воспоминания о сладких минутах, пережитых в Фонтенбло вскоре после женитьбы Филиппа. Мадам даже стала главной советчицей Людовика, и теперь они часто вели долгие оживленные разговоры. Брат и супруг в них не участвовал. Вспыльчивый, болтливый, неспособный хранить секреты, он мог повредить любому союзу.

К несчастью, за спиной Месье стояли его сердечные друзья — маркиз д’Эффья, граф де Беврон и главный демон, шевалье де Лоррен, лицом прекраснее ангела и душой коварнее дьявола. До тех пор, пока Генриетта занималась своими сердечными делами, нарядами и развлечениями, она им не слишком мешала. Они просто старались ее оттеснить на обочину и всерьез не принимали. Борьба с ней была игрой, веселым развлечением. Но теперь вдруг от нее стала зависеть политика! Она сделалась советчицей короля! Значит, нужно было если не устранить эту женщину, то поставить ее на место! Жизнь Мадам в ее собственном дворце сделалась еще труднее, чем в те времена, когда Месье мучил ее ревностью.

Теперь в нем разжигали ревность иного рода. Как это может быть? Речь идет о государственных тайнах, а Месье ничего не знает?! Король вместе с Мадам задумывают важнейший для государства политический шаг, а Месье не принимает ни в чем участия? Жене его оказано доверие, в котором отказывают ему, брату короля?!

С каждым днем Месье становился все невыносимее и не только по отношению к жене, но и по отношению к брату-королю, выказывая свои обиды все более дерзко.

Так, на балу у королевы, когда Мадам танцевала с королем, а после танца они отошли в сторону, продолжая вести разговор, Месье, фыркнув, дал волю своему раздражению. Он во всеуслышание заявил, что ему скучно, и он желает вернуться к себе в Новый замок. И приказал жене следовать за ним.

— Какая муха вас укусила, милый брат? — недовольно осведомился Людовик, нахмурив брови. — Если вы устали, так пойдите и отдохните!

— Именно это я и собираюсь сделать! Идемте, Мадам!

— Оставьте Мадам в покое. Нам нужно поговорить с ней об очень серьезных вещах.

— Ну так поговорим! Меня тоже очень интересуют серьезные вещи! — заявил Филипп с наглой ухмылкой.

— Брат, мне кажется, вы забываетесь!

Месье тут же перешел на жалобный тон и заскулил:

— Я? Я хочу быть всего-навсего хозяином в собственном доме! Но если Мадам это не устраивает, то делать ей у меня нечего. Удерживать я ее не собираюсь и готов отправить обратно в Англию!

— Чудесная мысль! Я тоже подумываю о том, чтобы послать ее в Англию к королю Карлу, который так любит свою сестру. Думаю, они договорились бы об условиях одного весьма полезного соглашения.

— В таком случае я поеду вместе с ней!

— Нет, мой дорогой брат. Все получит иную окраску. Наша с вами родственная связь в этом случае должна отойти в тень.

Не было никаких сомнений, что Месье готов вспыхнуть вновь и продолжить ссору, но тут к нему подошли шевалье де Лоррен и маркиз д’Эффья, взяли его под руки каждый со своей стороны и стали любезно просить короля не позволять Месье портить такой прелестный бал. Король покивал им с улыбкой, и размолвка, казалось, на этом кончилась.

Однако многие, в том числе Изабель и госпожа де Лафайет, наблюдали за этой сценой с немалым беспокойством. Про себя они спрашивали, не выпил ли Месье лишнего, так как обычно на праздниках он бывал всегда любезен и оживлен, особенно когда мог показать свое новое украшение. Радовало его всегда и приобретение какой-нибудь новой драгоценной вещицы для замка Сен-Клу, заботы о котором занимали три четверти его времени. Все с облегчением вздохнули, когда на этот раз все обошлось.