Он вздохнул и провёл рукой по волосам. Такой непривычный для него жест растерянности.

— Честно? Я не знаю. – Отрешённо покачал головой. – Но я очень за неё боюсь.

— С Оксаной часто такое случалось?

— Каждый раз после встречи с тобой, пока была беременна, и вот сейчас. – Устало отозвался он, практически не моргая, смотрел на меня, его губы едва шевелились, а руки не поднимались вовсе, висели как плети, в то время как мои сжимались в кулаки.

— Давай поговорим сейчас.

— Успокой ребёнка. Это важно.

На этом Дементьев сел в стоящую неподалёку иномарку и без прощальных слов отбыл, оставив меня в полном неведении, непонимании ситуации и в прострации, из которой можно смело шагать в бездну.

С Дементьевым мы встретились уже следующим утром. Он пытался держать лицо, разговор начал с какой-то отвлечённой темы, но, заметив мой скучающий вид, сдался. Как всегда закурил, несколько секунд всматривался в моё лицо, выпускал плотные клубы дыма и только после этого опустил взгляд в пол.

— Ты знаешь, почему отец Оксаны ушёл из семьи? – Издалека начал он, а я опешил. Так же пристально посмотрел на него и только после этого выдохнул.

— Оксана говорила, что у неё нет отца. Особо не углублялась, но, я так понял, что он умер. Знаю ещё, что изменил… – И вот тут до меня дошла суть вопроса.

— Вижу, уже догадался, – ухмыльнулся тот, но улыбка была напускной, как и вся его весёлость.

— При чём здесь ребёнок?

— А как раз при том, что после твоей измены, у Оксанки в голове что-то и переклинило. Я подробностей ваших с ней отношений не знаю, мы никогда не обсуждали эту тему…

— Да не уж-то?

Мой эмоциональный возглас был смирён взглядом большого босса и я успокоился.

— Если тебе это важно, то скажу: она никогда не обсуждала со мной то, что случилось. Всё, что я знаю – это догадки, причём мои. Что-то с твоих слов, что-то с её эмоций. Поэтому и не лезу с советами по поводу и без. И пришла она ко мне не для того, чтобы тебе досадить, просто ей некуда больше идти. Сейчас же, после родов… В общем, мой друг, наблюдавший Оксану всю беременность, поставил диагноз послеродовая депрессия, но психолог, с которым она сейчас работает, утверждает, что проблемы гораздо глубже. Я не знаю научных терминов и диагнозов, но хочу, чтобы ты перестал её обвинять. Оксане и без того тяжело, а тут ещё ты и…

— Вчера ей стало плохо.

— Да, вот такое проявление болезни… или не болезни, скорее, отклонения… Чёрт! Я не знаю как правильно выразиться, в общем, вот.

Дементьев протянул мне визитку.

— Там адрес врача, который её ведёт. – Пояснил он. – Я договорился о вашей встрече. Он объяснит тебе всё это более доступно, правильно, может, подскажет, как себя вести.

— А как же врачебная тайна? – Ирония была неуместна, но, возможно, стала моей защитной реакцией. Данила, по крайней мере, не среагировал.

— Есть варианты, где нужна комплексная поддержка, групповая терапия. С Оксаной нужно именно так.

— Любишь её? – Спросил я, хотя ответ знал наверняка.

— Люблю.

— Почему же не решишь эти проблемы? Можешь ведь, сам говорил. И слушает она тебя и верит тебе. Не смотря на то, что между вами было.

Данила снова затянулся, хотя до этого момента о сигарете словно забыл. Посмотрел в сторону от меня и так же, в пустоту, тихо проговорил.

—Это моя ошибка, сейчас я это понимаю. И понимаю твою иронию по этому поводу, хотя тоже не раз задавался вопросом, «почему?». – Он понуро улыбнулся, растягивая губы, закрыл глаза, концентрируясь. – Теперь я могу объяснить каждый свой поступок. Сам себе объяснить, а тогда… Игорь, я понимаю, что ты считаешь меня врагом, возможно, для этого есть вполне объективные причины, но я, правда, хочу помочь. Не только Оксане, но и тебе. У вас семья, дети, вас объединяет намного больше, чем кажется со стороны и, как бы мне не хотелось всё вернуть назад, так как было раньше, уже не будет. Она привязана ко мне, и это наша с ней жизнь, но она в прошлом, в том самом, от которого нельзя откреститься, забыть. Любовь прошла, а вот привязанность, чувство спокойствия рядом со мной, оно осталось и это нормально. А сейчас для неё есть ты, так случилось, что вы потеряли это доверие, но его ещё можно вернуть. И я хочу, чтобы ты мне верил, просто потому, что я даю совет. Тот самый, который некому было дать мне тогда.

Он так резко взглянул на меня, что я дёрнулся, не видел прежде Данилу таким потерянным, задумчивым, анализирующим. Мы смотрим на оболочку и забываем, что за ней скрываются такие же человеческие чувства, как и у нас самих, не желаем знать о том, что рядом тоже люди. Я слушал его и чувствовал надрыв, эмоции, как он останавливался, мельком улыбался вспоминая что-то хорошее, а потом углублялся в суть и становился абсолютно серьёзен. Человек. Такой же, как и я. Только, в отличии от меня, ему уже нечего возвращать.

— Во сколько мне подъехать?

Он улыбнулся.

— Я договаривался на три. Хочешь увидеть Оксану? – На одном дыхании выговорил он и глянул на меня с каким-то воодушевлением.

— После вчерашнего?

— Она ещё спит. После родов были проблемы, она не могла уснуть, последнее время принимает снотворное, оттого и не просыпается раньше обеда. Время ещё есть. Ты как?

— Хочу. – Выдохнул я, ещё не понимая, что увижу.

Ехали мы молча, Дементьев думал о своём, я об Оксане. Охрана на въезде во двор пристально глянула на меня, припоминая, но пропустила без лишних вопросов. В квартиру поднялись по лестнице, уже в самой квартире он кивнул мне на нужную дверь, а сам пошёл в другую сторону.

Светлая просторная комната с минимумом мебели, маленькая и хрупкая Оксана, лежавшая на огромной кровати. Она свернулась калачиком и во сне улыбалась. Боясь разбудить, старался не шуметь, подошёл к изголовью и присел прямо на пол, напротив её лица. Безумно красивая, только немного бледная, она мирно дышала. Одна рука свисала с кровати, обнажённая нежная кожа на предплечье казалась пиком наслаждения и я не сдержался, прикоснулся. Реакции не последовало и я осмелел, проложив дорожку из лёгких поцелуев от запястья до локтевого сгиба, вдыхая аромат её кожи, вбирая в себя её теплоту.

Неожиданно Оксана открыла глаза, но я не дёрнулся, глядя на неё попытался улыбнуться. Несколько раз сонно моргнув, глаза она закрыла, но я знал, что не спит, а лишь отгораживается от меня таким способом, пытается скрыться.

— Прости меня. – Прошептал, прижимаясь губам к раскрытой ладони. – Я знаю о твоем матери… мне очень жаль.

Оксана молчала, только рваное дыхание выдавало эмоции, но вот так, когда она даже не смотрит, говорить легче.

— Хочу, чтобы ты знала: я не осуждаю тебя, не виню. Но и молчать не могу, поэтому срываюсь. Ты всегда была моей мечтой, моей жизнью и как бы не случилось, для меня всё останется как прежде. И ещё, ты должна знать… Я всегда готов поддержать тебя, и всегда жду.