И ее мать не стала заставлять ее делать это.

Лица мужчин, которые совершили это преступление, навеки отпечатались в памяти Агафьи. Она знала, что их никогда не поймают, не отдадут под суд и никогда не вынесут справедливый приговор – по крайней мере не в этом городе, – но она все равно постаралась запомнить эти лица.

Рашнтаун сгорел дотла, а те несколько построек, которые сохранились, были разграблены и разнесены по кирпичику. Их семьи – ее, Джона, Семена, Веры и Александра – пострадали больше всего. Кто-то – она уже не помнила кто – сказал в ту ночь, когда они оплакивали своих умерших, зализывали свои раны и пытались оценить ущерб, а пожарные машины заливали пожар, чтобы тот не распространился на остальной город, – кто-то сказал, что есть возможность добраться до тех, кто сотворил весь этот ужас, что есть способ отомстить им.

Если бы это было сказано на час раньше или на час позже, возможно, они и не обратили бы на это внимание, не позволили бы, чтобы их подтолкнули в этом направлении. Но в тот момент их горе было на самом пике, и эти слова, как пожар, распространились среди пострадавшего и лишенного крова населения Рашнтауна. Они поняли, что могут что-то сделать, могут, в свою очередь, добраться до людей, которые разрушили их дома и их жизни.

Вдвоем с мужчиной, которого она не знала, Агафья пряталась за banya, наблюдая за горящим домом. Находясь в мрачном и таинственном настроении, они вызвали духа из запрещенных текстов пророка, само имя которого было вычеркнуто из всех записей и истории молокан. Но слова этого пророка сохранились, и их бережно передавали из уст в уста пришлые и мятежные молокане, которые никогда не были членами церкви или общины. И хотя все знали о существовании этих текстов, но открыто в этом никто не признавался.

Кто-то их знал и сохранил, и вот теперь, пройдя через все эти годы и расстояния, худшие из них были произнесены.

В то время Яков уже был помощником Павла Долгова, который в то время был у них священником. Только эти двое выступали против мести и совершенно четко говорили им всем, что они вмешиваются в промысел божий.

«Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»[86], – постоянно повторял их священник и перечислял целый список кар, павших на головы тех, кто проигнорировал слова Библии ради своего успокоения или удовлетворения тех, кто верил не в Бога, а в свои собственные основные инстинкты. Они еще пожалеют об этом святотатстве, говорил он им.

Однако они проигнорировали его слова и произнесли запрещенный текст, и из огня появилось что-то темное – созданное из угля и пепла, смертельное существо, которое поклонилось им и стало ждать их распоряжений, готовое выполнить любое из них.

Были названы имена: тех, кто нанес урон, тех, кто шел рядом с убийцами и подзуживал их. И существо растворилось в темноте.

И эти люди умерли.

И жены их умерли.

И дети их умерли.

И смерть их была ужасна.

Вызов этого… существа, этот контакт с потусторонним миром был предательством их молоканской веры и их договора с Богом. Они поняли это почти мгновенно, поняли, что священник был прав, а они поступили неправильно. Смерть их мучителей не принесла им никакого удовлетворения, так как не думали они в тот момент о правосудии и справедливости, а говорило в них только горе, отчаяние и желание наказать нечестивцев за их вину. Но позже они убедили себя, что в этом было и что-то положительное, так как они укрепились в своей вере и в духовном плане вернулись туда, где им и полагалось быть. Все они понимали, что согрешили, и им пришлось вновь посвятить себя Богу и молоканским традициям.

А демон погиб, выполнив свое задание. Он был создан из ненависти и колдовства ради одного-единственного дела, и, закончив его, он превратился в ничто, в пустоту – с исчезновением цели его жизнь пришла к концу.

«Может быть, тогда все и началось?» – подумала Агафья. Может быть, именно поэтому она и другие молокане попали под прицел Зла? Их наказывают за то, что они совершили в прошлом. До них наконец добралось правосудие. Незащищенная щель, которую она оставила, позволила сверхъестественным силам возобновить свою работу, и все те импульсы и силы, которое были заблокированы многие годы, наконец вырвались наружу.

Значит ли это, что теперь их не остановишь?

Нет. Агафья в это не верила. Господь не позволит подобному случиться. И Он не позволит пострадать невинным. Детям, таким, как Саша, Адам и Тео, людям, которые приехали в город позже и не имели никакого отношения к тому времени. Бог не отвернется от них.

Но был ли кто-то из них действительно невинен?

Агафья вспомнила выражение глаз своего будущего мужа, когда он в ту ночь помогал вызывать демона смерти, и ей пришло в голову, что в них была та ярость и настойчивость, которые ей очень понравились и из-за которых она к нему потянулась. И хотя она была не слишком увлечена им, этот взгляд, так же как и многое другое, сыграл свою роль, когда она принимала решение выйти за него замуж.

Грехи отцов передаются их детям, подумала Агафья.

Зло всегда возвращается.

Нет, подумала она, Господь этого не допустит. Он не будет равнодушно стоять и смотреть, как страдают невинные.

Но Яков тоже был невинен. Он ведь выступал против вызова демона. Он не имел к этому никакого отношения.

И все-таки его убили.

Зло не играет по божьим правилам.

И Зло всегда возвращается.

В дверном проеме, который когда-то вел в ее дом, Dedushka Domovedushka повернулся и посмотрел на нее. У него было лицо человека средних лет с древними, как мир, глазами. Он улыбался, приглашая ее войти, но Агафья дальше не двинулась и в дом не вошла. «Чей же он?» – опять подумала она. Его что, забыли во время исхода из Рашнтауна? Она помнила, как ее отец приглашал Главного в Доме, когда они переезжали, и хорошо помнила, как в то страшное утро дети со смехом освобождали место на тележке, хотя никого и не видели.

Нет, это не их.

Все еще улыбаясь, мужичок вошел в ее бывший дом и быстро исчез в полумраке.

В ту ночь Агафье приснился пророк.

Она опять была в пещере, на этот раз наедине с ним. Он оторвался от своего костра, посмотрел на нее и ухмыльнулся. Она отвернулась – ей хотелось уйти как можно скорее, но кости загородили ей дорогу, а она была босиком.

Пророк что-то прокудахтал, и она заметила, что его неестественно белые зубы куда-то исчезли. Его рот был полон коричневых, сгнивших пеньков.

Вытянув руку, он еще раз разрушил город, который построил рядом с собой на песке, и произнес по-английски голосом Грегори:

– Здесь. Пора.

Грегори встретил Одда в баре. Пол разорвал все отношения как с ним, так и с этим умельцем, и последние несколько дней они страдали по этому поводу, жалея самих себя и заливая свое горе пивом. Грегори хорошо видел, что бармену он не нравится, что бармен был одним из тех туповатых горожан, которые поверили в полную ахинею насчет того, что Грегори и его семья привезли с собой в Макгуэйн несчастья, зло или как там это еще называли. Но, как и всегда, вера потерпела поражение перед золотом, и так как они с Оддом были завсегдатаями этого бара, то бармену пришлось заткнуться и обслуживать их.