– Но вы ведь ждали меня верхом, вероятно, для того, чтобы сейчас же ехать со мной дальше?

– Нет, я хотела только видеть собственными глазами вас живым и на свободе. У Антония достаточно денег, чтобы добраться до Франции, а мы с Френсисом и капитаном Боттлем поедем ко мне домой. Не медлите больше ни одной минуты. Вы должны ехать сначала совершенно одни. Антоний выедет отсюда с нами, а потом окольными путями догонит вас по дороге в Стамфорд. Я написала на этом клочке бумаги, где вам встретиться, так будет вернее, иначе вы можете еще разъехаться. А теперь, ради бога, не медлите и поезжайте скорее!

– А вы?.. Когда же мы увидимся? Или когда я хоть услышу о вас?

– Антоний скажет вам, как вы можете получить от меня весточку, а теперь не медлите, умоляю вас, поезжайте скорее!

– Вы были так добры ко мне.

– Это не только доброта с моей стороны… Она не кончила и только взглянула ему прямо в глаза. Он вполне удовлетворился этим молчаливым ответом и поцеловал горячо ее руку.

– Вы будете ждать меня? – спросил он чуть слышно.

– Если надо, буду ждать вечно, но лучше, если мне придется недолго ждать.

Затем Гель, крепко пожав руку Киту Боттлю и Антонию, пришпорил лошадь и помчался в указанном ему направлении. На повороте он остановился и оглянулся назад: друзья его все еще стояли на прежнем месте, глядя ему вслед грустными, серьезными глазами. Он без всяких приключений добрался до берега моря, где его уже ждал Антоний, и вместе с последним уехал во Францию, где встретился с сэром Флитвудом, спасшимся благодаря его самопожертвованию, и был принят им с распростертыми объятиями. Сэр Флитвуд оказался женатым на богатой и прекрасной француженке, и это вполне объясняло, ради кого он так дорожил своей жизнью, что даже готов был спасти ее ценой другой жизни. Жена сэра Флитвуда была очень богата и оказалась крайне признательной за спасение своего мужа. Когда после воцарения Иакова I Мерриот вернулся снова в Англию, у него оказалось имение, купленное на его имя Антонием Ундервилем из сумм, данных для этой цели женой сэра Флитвуда. Имение это было конфисковано когда-то во времена царствования Елизаветы и оказалось тем имением, в доме которого Гель так храбро выдерживал атаку сначала разбойника Румнея, потом Роджера Барнета. Оказалось также, что брат Анны, убитый на дуэли сэром Валентином, был мот и кутила и заложил не только свою часть имений, но также и все земли своей сестры, так что она осталась нищей как раз к тому времени, когда Гель вернулся в Англию; таким образом, Анна, не находившая себе женихов, пока была богатой женщиной, вышла замуж, когда стала нищей.

– Мне кажется, моя дорогая, – сказал сэр Гарри (он получил этот титул при короле Иакове за то, что по собственной инициативе устроил облаву на разбойника Румнея, которого его слуга Боттль и убил в рукопашной схватке), – мне следует писать мемуары, как это делается обыкновенно во Франции.

Он сидел около окна, а рядом с ним – его жена, леди Анна.

– Но разве ты совершал какие-нибудь подвиги в дни своей юности, Гель? – спросила она. – Почему ты мне не рассказывал о них?

– Я лично подвигов не совершал, но мне хотелось бы описать, как судьба свела нас с тобой чудесным образом. Подумай только, ведь если бы ты тогда не удержала меня хитростью в этом самом доме, ты, наверное, стала бы потом рассказывать все подробно Роджеру Барнету, и он немедленно вернулся бы во Флитвуд, и сэр Валентин погиб бы непременно, так как он ведь выехал из своего дома только на десятый день моего отъезда оттуда. Если бы он не спасся, я бы не заслужил благодарности его жены, которая выразилась для меня в таком реальном виде, я не вернулся бы сюда владельцем этого имения как раз в то время, когда любимая мною девушка оказалась почти на улице по милости своего «достойного» брата. Если бы не поединок его с сэром Валентином и не моя странная встреча с королевой и ее поручение, я бы никогда не встретился с тобой, ведь только из-за моего сходства с сэром Валентином ты поехала тогда за мной.

Смерть Елизаветы сняла с него обет молчания, но только своей жене он открыл тайну о данном ему когда-то поручении.

– Да, только благодаря тому, что королева все еще была неравнодушна к сэру Валентину, и благодаря тому, что она не хотела выказывать свою слабость как женщина перед своими подданными, мы нашли друг друга, мой дорогой. Но, несмотря на это, я считаю, что со стороны королевы это была большая жестокость посылать почти на верную смерть молодого человека.

– Ну, милая Анна, бывают случаи, когда женщины, и даже не королевы, дают еще более опасные поручения своим верным вассалам. Я ведь взялся исполнить ее поручение, не требуя за это никакого вознаграждения. Но если я и действовал вполне бескорыстно, судьба все же наградила меня за это косвенным образом: от королевы я не получил никакой благодарности, но зато я обрел тебя, мое сокровище!

– Подожди, Гель, открой-ка окно и крикни Боттлю, чтобы он не заставлял бегать так быстро маленького Виля; твой старый слуга портит нам ребенка.

– Да, конечно, он балует его, но зато я уверен, что он любит его, как собственного сына. А знаешь ты, чему он вчера учил мальчика? Он учил его передразнивать Антония Ундервиля, когда тот поет свои псалмы; по-моему, к такому старому и заслуженному дворецкому надо относиться с большим уважением.

– Чему бы он ни учил нашего сына, я надеюсь, что из него выйдет такой же храбрый и достойный человек, как его отец, Гель.

– Да, я хотел бы, чтобы наш сын походил также на своего крестного отца – Шекспира. Я думаю, что наши актеры и не узнают мальчугана, когда мы опять вернемся в Лондон: он так вытянулся за последнее время.

– Но ты, кажется, говорила о том вечере, когда ты своими слезами заставила меня остаться в этом доме, несмотря на то что…

– Ты говорил об этом, а не я, дорогой мой.

– Ты мне никогда не говорила, и я никогда не решался тебя спрашивать об этом, но теперь скажи мне: неужели ты все время притворялась в тот вечер, имевший для меня такие важные последствия?

– Болезнь, конечно, была мнимая; что же касается поцелуев, хотя я и отложила их как раз до такой важной для меня минуты, однако они были вызваны неподдельным чувством. А когда наконец твои уста коснулись действительно моих уст, я, кажется, готова была забыть все на свете от счастья. Я теперь понять не могу, как тогда все же не отказалась еще от мысли о мщении. Нет, нет, Гель, пожалуйста, не повторяй опять этой сцены, это совершенно лишнее, оставь меня, ты мнешь мне кружево, уйди…