– Что ты имеешь в виду – «будет восстановлен»?

– Когда Рафф… после того как сбил… после того случая отец исключил Раффа из завещания. Естественно, за этим стояла Кинвара. Накачивала папу, чтобы он разорвал все отношения с Раффом… короче говоря, в Ланкастер-Хаусе папа сказал, что Рафф на следующий день придет к нам в гости. Кинвара прикусила язык, а через пару минут вдруг объявила, что уходит, и действительно ушла. Теперь она утверждает, что вернулась на Эбери-стрит, написала отцу прощальную записку… да ты же там был. Вероятно, и записку видел?

– Не спорю, – ответил Страйк. – Видел.

– Да, так вот, она утверждает, что черкнула ту записку, собрала вещи и поездом уехала в Вулстон. По тому, как полицейские вели допрос, мы поняли, что у них сложилось впечатление, будто отъезд Кинвары и подтолкнул отца к самоубийству, но это же полнейший абсурд! Их брак не один год висел на волоске. По-моему, отец давно ее раскусил. Она выдумывала всякие бредовые россказни и разыгрывала мелодрамы, чтобы он не утратил к ней интереса. Уверяю тебя: знай он, что она собирается уйти, его посетило бы только облегчение, но никак не желание свести счеты с жизнью. И в любом случае он бы не воспринял эту записку всерьез – ему опротивело ее лицедейство. У Кинвары девять лошадей, а доходов – ноль. Из Чизл-Хауса ее никакими силами не вытащишь, прямо как Тинки Первую – третью жену моего деда, – пояснила Иззи. – Как видно, у нас в роду все мужчины питают слабость к женщинам с лошадьми и с пышным бюстом.

Покраснев под россыпью веснушек, Иззи перевела дыхание и заключила:

– Я считаю, отца убила Кинвара. Не могу отделаться от этой мысли, не могу сосредоточиться, все валится из рук. Ей втемяшилось, что у папы с Венецией… ей достаточно было одного взгляда на Венецию, чтобы заподозрить неладное, а уж когда «Сан» принялась что-то вынюхивать, Кинвара полностью утвердилась в своих опасениях… да тут еще папа решил восстановить в правах Раффа, тогда она и вовсе решила, что грядет новая эра, и, как мне видится, размолола свои антидепрессанты, чтобы подсыпать ему в сок… он каждое утро… так у него было заведено… натощак выпивал стакан сока… и потом, когда его сморил сон, надела ему на голову пакет и умертвила, а после написала записку… якобы требуя развода… незаметно выскользнула на улицу и уехала в Вулстон, чтобы изобразить, будто именно там она и находилась во время папиной смерти.

Иззи выдохлась и стала нервно теребить свой сапфировый крест, с тревогой и одновременно с вызовом наблюдая за реакцией Страйка.

В армии Страйку довелось расследовать не одно самоубийство; он знал, что после неудавшейся суицидной попытки человек зачастую впадает в тяжелую депрессию и этот недуг порой тянется дольше, нежели скорбь тех, чьи близкие погибли в бою. Да, у него имелись неоднозначные соображения насчет того, как Чизуэлл окончил свои дни, но не делиться же ими с этой дезориентированной, подавленной горем девушкой. В той тираде, которой разразилась Иззи, его больше всего удивила ее бьющая через край ненависть к мачехе. Против Кинвары она выдвинула нешуточное обвинение, и Страйк не мог понять, с какой стати Иззи уверилась, что эта инфантильная, обидчивая женщина, с которой он провел какие-то пять минут в салоне автомобиля, могла задумать и осуществить методично спланированную казнь.

– Иззи, – заговорил он, – следователи наверняка установили все передвижения Кинвары. В делах такого рода главным подозреваемым всегда становится муж или жена.

– Но они проглотили ее россказни, – лихорадочно зачастила Иззи. – Это видно невооруженным глазом.

«Следовательно, это не ложь», – подумал Страйк. Он слишком хорошо думал о сотрудниках Центрального полицейского управления, чтобы заподозрить их в излишней доверчивости к показаниям женщины, которая имела доступ к месту преступления и принимала лекарство, обнаруженное экспертами в крови покойного.

– Кто, кроме нее, знал, что папа пьет натощак апельсиновый сок? У кого еще были под рукой амитриптилин и гелий…

– Она признает, что покупала гелий? – спросил Страйк.

– Нет, не признает, – ответила Иззи. – А с какой стати ей себя выдавать? Истерит и строит из себя невинную девочку. – Иззи перешла на делано-тонкий голосок: – «Ума не приложу, как это попало в дом! Ну что вы все меня дергаете, отстаньте, я же овдовела!» Я рассказала следователям, что год с лишним назад она бросалась на папу с молотком.

Страйк не донес до рта кружку с неаппетитным чаем.

– Что?

– Кинвара бросалась на папу с молотком, – повторила Иззи, сверля голубыми глазами непонимающего Страйка. – У них вышел крупный скандал из-за… ну, не важно из-за чего, но они находились в конюшне… естественно, дело было дома, в Чизл-Хаусе… Кинвара выхватила из ящика с инструментами молоток и ударила отца по голове. Ей чертовски повезло, что в тот раз она его не убила. Но у него нарушились обонятельные и вкусовые рецепторы. После того случая он перестал различать вкус и запах, сделался не в меру раздражительным, но настоял, чтобы это дело замяли. Отправил ее с глаз долой и объявил, что она лечится от «неврастении». Но в конюшне находилась девушка, подручная конюха, она все видела и рассказала нам. Она же вызвала участкового врача, поскольку у папы было сильнейшее кровотечение. Эта история неизбежно попала бы в газеты, но отец упек свою женушку в психиатрическую клинику и запретил пускать к ней журналистов.

Иззи взялась за чай, но у нее так тряслась рука, что кружку пришлось опустить.

– Она совсем не такая, какой видится мужчинам, – истово заговорила Иззи. – Все они ведутся на маску нимфетки, даже Рафф. «Как можно, Иззи, она же потеряла ребенка…» Слышал бы он хоть четвертую часть того, что она несет у него за спиной, – сразу бы запел по-другому. А что ты скажешь насчет незапертой входной двери? – переключилась на другое Иззи. – Для тебя это не секрет – вы с Венецией именно так и проникли в дом, верно? Чтобы защелкнулся замок, эту дверь нужно с силой захлопнуть. Отец это знал. Будь он в доме один, непременно подергал бы ее, проверил, так ведь? Но если Кинваре на рассвете потребовалось незаметно ускользнуть, она бы легонько затворила дверь, вот и все. Видишь ли, Кинвара – невеликого ума женщина. Она непременно убрала бы все коробочки от амитриптилина, думая, что иначе себя выдаст. Я знаю, полицейские удивляются отсутствию упаковок, но мне-то понятно: они все поголовно склоняются к версии самоубийства. Поэтому я и обратилась к тебе, Корморан. – Иззи слегка подалась вперед в кресле. – Можно воспользоваться твоими услугами? Хочу доверить тебе расследование папиной смерти.

Практически с того момента, когда она подала чай, Страйк предвидел такую просьбу. Естественно, он только приветствовал возможность взяться за это дело – оно преследовало его, как наваждение. Однако клиенты, которые хотят лишь найти подтверждение собственным версиям, обычно причиняют немало хлопот. Он не мог приступить к расследованию с позиций Иззи, но из сочувствия к ее горю смягчил свой отказ.

– Иззи, полицейские не захотят, чтобы я путался у них под ногами.

– Почему мы должны перед ними отчитываться? – с жаром возразила Иззи. – Представим дело так, будто ты расследуешь эти дурацкие случаи незаконного проникновения к нам в сад, о чем без устали твердит Кинвара. Ей, кстати, будет поделом, если мы в кои-то веки серьезно отнесемся к ее словам.