— Дурак! — возмущался мой товарищ по несчастью; если несчастьем считать разбушевавшихся блядей. — Ты, дурак, думаешь, что актер в этой жизни?!

— А кто же я?

— Ты?!

— Да, я!!!

— Ты — декорация!

— Ты о чем, Классов? — трезвел я. — На что намекаешь?

— А на то, что не видать тебе миллиона, как собственной жопы!

— Фи, а где культура, блядь, речи? — занервничал я. — И я тебя все равно не понимаю.

— На твою новую картину никто не даст ни цента, это я тебе говорю.

— Почему?

— Потому что он антирежимный. Так мне сказали.

— Кто сказал? — взревел я. — Какая рваная сучь посмела такое брякнуть? Какая ебекила посмела сомневаться? Даже Царь-батюшка не сомневается. Даже Ромик думает, где взять баксы… Этот фильм будет самым лучшим фильмом постсоветской современности. Это я вам говорю — гений эпохи распада, в бога-душу-мать!..

Автобус «Икарус» и командирский джип прибыли к месту боевых событий, когда они не только закончились, но уже подводились неутешительные итоги поражения.

— Убитые? — гаркнул подполковник, похожий на полевую мышь.

— Никак нет! — отрапортовал молоденький офицер-«пушкарь».

— Раненые?

— Нет.

— А что же есть, вашу мать?! — взревел подполковник.

— Вот это… все! — Офицер широким жестом продемонстрировал разбитую технику и молчаливые пушки с разбежавшимся расчетом. — Танк какой-то… некондиционный, — пытался оправдаться.

— Некондиционный?

— Да, Т-34?

…Фотокинорепортеры с большим увлечением и энтузиазмом снимали последствия странного сражения при ж/переезде. Из-за занавески на окне автобуса осторожно выглядывал Санька. Его русая голова утопала в иноземном кепи.

— …И убитых нет? — недоумевал генерал Мрачев. — И раненых? — Бросив в раздражении трубку телефона, прошел к секретной карте военного округа. Присутствующие генералы последовали его примеру. — Так, здесь они продрались, — задумчиво проговорил. — Хотя и могли прошмыгнуть… Куда это они?

— Эта дорога на белокаменную, — сказал генерал ВДВ.

— Шутиха им нужна, — заметил Артиллерист. — Себя показали и нас наказали, канальи.

— И кто? Четыре старых дуралея! — возмутился Ракетчик.

— Четыре Героя Советского Союза! Кажется, для нас это многовато? снова задумался генерал Мрачев.

— А дайте моим орлам взлететь соколами, — предложил генерал ВДВ.

— Танк — не бабочка! — хмыкнул Связист. — Может, с ними связаться по рации?

— Да нет у них связи, — отмахнулся Мрачев. — Любопытствовал у директора. Не успели установить.

— Бардак! Ну? — взялся за лысину Артиллерист.

— Дайте «Градом» щелкнуть! — решительно предложил Ракетчик.

— Хочешь второй Кавказ здесь открыть? — укоризненно спросил Мрачев. И обратился к генералу ВДВ: — Готовь, Виктор Степанович, своих небесных птах.

— Есть!

Над теплой степью и современной импортной техзаправочной станцией с небольшим трепещущим флагом летали птахи.

Скоростная магистраль была пугающе пуста. Из игрушечного жилого домика, выкрашенного в яркий кислотный цвет, выбрался пузатенький бюргер в шортах и майке — Фридрих Гесс. В его руках была зажата банка пива. Бюргер опустился на лавочку со столиком и, задумавшись о чем-то своем, национальном, медленно начал цедить пиво.

Из глубокой думы вывел его шумный приезд на велосипеде Василия, рубахи-парня и помощника-ученика. Вася на вертлявой веломашине был весьма хмелен:

— Фридрих! А я те самогонки из березовой табуретки!..

— Я не п'у тапур'етки, Вас'я, — укоризненно проговорил Ф. Гесс. — Хде афто, Вас'я?

— Какие авто? — не понял помощник, укрощая велосипед. Однако, осмотревшись, тоже удивился. — Ё-мое! А где поток?

— Вся страна отдыхай?

— Может, того… путч?

— Пучч?

— Ну, революция! Ваши же Карл Маркс и Фридрих, кстати, Энгельс… Клара Целкин, да?.. Роза Шлюхсенбург, ну?

— О! Бог мой! — в ужасе вскричал несчастный, обращаясь к небу.

Но небеса были безгласными, лишь пели в них жаворонки — предвестники грозы.

От ж/переезда, к облегчению войск, стартовал «Икарус», переполненный журналистской братией; стартовал по явному следу, оставленному траками Т-34. Вытирая грязное лицо обшлагом, подполковник, похожий на полевую мышь, проговорил нерешительно:

— Быть гражданской войне, я не я буду!

К месту чрезвычайных событий подкатили серебристый «мерседес» и еще несколько казенных автомобилей. Из «мерседеса» выбрались вальяжный Натовец и господин Костомаров. Медленно прошли вдоль обочины, глазея на поврежденную технику, облепленную бойцами, на ревущие тягачи, на суету командиров… За ними на расстоянии следовала группа сопровождающих лиц.

В мирной тишине летнего дня появился странный тревожный звук, будто идущий из-под земли. Фридрих Гесс тоже встревожился; беспокойно прошелся по вверенному хозяйству — в тени мехмастерской посапывал утомленный Василий; на столике, как артиллерийский снаряд, стоял бутыль мутного самогона, рядом с ним нервно позвякивал грязный граненый стакан невероятной емкости. Бюргер решился выйти на мягкий асфальт шоссе; присел на корточки для удобства слухового восприятия — гул приближался и был необратим, как рок.

Степной и вольный ветер врывался через открытый верхний люк в боевую рубку Т-34, гуляя по ней ощутимыми полевыми запахами. Старики молчали, отдыхали от первого боя после 45-го года. Лишь Ухов работал — вел боевую машину с веселой одержимостью. Он и сообщил экипажу:

— Командир! Вижу бензин!.. И человека… Чего делает-то?

Скорый Беляев вынырнул из верхнего люка и увидел: яркими красками пестрела бензозаправка, а на шоссейном гудроне сусличным столбиком застыл странный человек с ухоженным нерусским лицом.

— Хенде хох! — веселя душу, заорал Беляев. И увидел флажок с крестом, реющий в чистой синеве русского неба. — А это что такое, едреня-феня? Кресты фрицевские. А ну, вашу мать!.. — И нажал гашетку крупнокалиберного пулемета, срезая пулями примету чужого вторжения.

Фридрих Гесс окончательно изменился в лице, испуганно вздернул руки вверх и шлепнулся на свой крепкий бюргерский зад.

Трудно не согласиться с утверждением, что жизнь берет свое. Как я ни сопротивлялся, как ни брыкался, как ни проклинал моего директора моей души Классова, но он, непьющий и трезвомыслящий, отсек меня, одурманенного праздником, от восторженных пухленьких поклонниц, затолкнул, сука тревожная, в качестве мешка с дерьмом на заднее сиденье студийного автомобиля, хорошо хоть не в багажник, и мы, посредники иллюзий, вырвались на тактический простор ночных улиц.