Они садятся, помощники также молча занимают свои места.

– Чего-нибудь желаете?

– Воды, просто воды.

– Воды, – командует Варшавский. Из недр журнального столика появляется бутылочка и высокий стакан, наполненный чуть больше, чем наполовину.

– А у вас тут хорошо, – говорит Эйткен. – В Верхней Москве, в смысле. Я тут редко бываю, очень редко. Уже и не помню, когда в последний раз. Красиво. Только с озеленением беда.

– Работа над этим вопросом идёт.

– Ну, вы же понимаете, о чём я. Эти ваши кадки с редкими деревьями не в счёт. Хочется настоящей земли, настоящих кустов, дубов, осин.

– …русских берёзок, – в тон добавляет Варшавский.

– А почему бы и нет? В Верхней Москве люди неделями не видят нормальной зелени.

– За полчаса они могут спуститься в нижний город.

– Да, но вы же знаете жителей мегалополиса. Они живут в огромном городе и максимум что курсируют между своим домом и работой, изредка выбираясь на какую-либо художественную выставку. Лет пятьсот назад ещё в кино выходили и в магазин. А когда у тебя всё на дому, даже такие простые движения теряют смысл…

Варшавский кивает.

– Но к делу.

Эйткен как всегда, в своей манере держит демонстративную паузу.

– Сначала я бы попросил наших помощников нас оставить.

Варшавский кивает Алексею. Оба секретаря выходят.

– А теперь перейдём к главному. Как вы думаете, Анатолий Филиппович, сколько времени осталось Президенту Якобсену? Я здесь от его имени, поэтому можете считать, что этот вопрос исходит из его уст. Никаких закулисных игр.

– Месяца три-четыре, – отвечает Варшавский.

– Совершенно верно. То же самое говорят и врачи. Некоторые говорят: один-два. В любом случае у нас нет времени. Если закон будет утверждён в середине декабря, то в худшем случае он уже ничем не поможет Якобсену, а в лучшем у вас будет месяц на проведение исследований.

– Вы предлагаете начать исследования до принятия закона?

У Эйткена – ледяные глаза.

– Да.

Варшавский трёт подбородок.

– Якобсен точно понимает, что делает?

– Господин Якобсен находится в здравом уме и твёрдой памяти.

Варшавский встаёт.

– Но где втайне взять подопытных?

– Это наша забота. Ваша задача – в течение ближайшего месяца подготовить соответствующую лабораторию. Насколько я понимаю, лаборатория исследования вринкла в Верхней Москве готова к перепрофилированию в сжатые сроки, чтобы начать функционировать на новом уровне сразу после принятия закона. Будем считать, что эти сроки уже наступили. Закон легализует деятельность лаборатории, а о трёх месяцах нелегальной работы никто не будет знать.

Варшавский проходится по кабинету вперёд, затем назад.

Щёлкает пальцами. На столе появляется полный стакан виски со льдом.

Эйткен улыбается.

– Вы не будете против?

– Нет, что вы, пожалуйста.

Варшавский отпивает.

– Это может стоить карьеры довольно большому количеству человек.

– Это может стоить жизни ещё большему.

Варшавский знает, что отказаться он всё равно не сможет. Его задача – максимально достоверно изобразить душевные муки. Но Эйткен его раскрывает.

– Анатолий Филиппович, не делайте из себя специалиста по этике. Я совершенно точно знаю, что вы – сторонник функциональности в ущерб морали. Скажите: «да», и мы разойдёмся.

– А что будет, если я скажу «нет»?

– Ничего. С вами – ничего. Мы будем ждать середины декабря, закон войдёт в силу, исследования начнутся. К тому времени Президент Якобсен с большей долей вероятности будет уже безумен. После него Президентом Европы станет кто-то другой. Но этот другой в любом случае будет нашим человеком. Проблема в том, что сразу после этого у вас конфискуют практически все ваши научные начинания и разработки. Например, из-под вашей юрисдикции выведут лабораторию анабиоза.

– Так это вы?..

– Да. Мы просто ещё раз продемонстрировали свои возможности. Помимо лаборатории анабиоза, из-под вашей власти выйдет и ещё одна лаборатория, хорошо нам с вами известная. Точнее, хорошо известная вам. Я лишь знаю, что она существует и что вы добились некоторых успехов. Вы должны понимать, что это ни в коем разе не угроза. Если бы я угрожал, я бы сказал какую-нибудь глупость вроде «у вас есть дочь» или «вы не бережёте вашу жизнь». Но нет, с вами и вашей семьёй ничего не случится. Просто все ваши проекты внезапно окажутся не вашими, политическая популярность и активность снизится, и вскоре вы покинете этот замечательный пост.

– В противовес этому вы предлагаете мне спасти Якобсена.

– Именно. Точнеё – попытаться его спасти. В случае смерти Якобсена по вашей вине, если вы сейчас не согласитесь, вы по умолчанию перестанете быть претендентом на его должность. Если же вы всё-таки сделаете попытку, но не успеете, а Якобсен умрёт своей смертью или сойдёт с ума до того, как вы разработаете лекарство, вы станете его преемником. Наконец, если он излечится, он уйдёт в отставку сам, опять же уступая вам кресло.

– Что мешает мне просто потянуть время? Согласиться и фальсифицировать результаты?

– То, что вы только что представили такой вариант в качестве возможного. Ваши же слова.

– Вы правы.

Молчание. Тишина начинает давить на уши.

– Господин Варшавский, вам нужно время на размышление?

Какое может быть размышление в задаче, которая в любом случае имеет только одно решение. Сейчас или через несколько дней – всё равно придётся согласиться.

– Нет, не нужно. Я отдам распоряжение сегодня же.

– Прекрасно, господин Варшавский. Помните, в ваших интересах подстегнуть сотрудников лаборатории, чтобы максимально эффективно использовать новые возможности. По сути, мы даём им карт-бланш, который через три месяца станет ещё и совершенно законным.

– Вы должны понимать, что не всё в человеческих силах.

– Нет, – Камиль Эйткен качает головой, – всё. Всё в человеческих силах. Я понимаю, что найти решение в столь сжатые сроки трудно, но надо попробовать. В любом случае ваша итоговая цель – найти решение. В этом году ли, в следующем ли – найти.

Варшавский медленно кивает.

Ну что же. Если дела обстоят так, значит, нужно рискнуть.

– И ещё вот что, – добавляет Эйткен. – Надеюсь, что вы воспринимаете понятие «опыт на человеке» так же, как и я. Если нам придётся замучить до смерти тысячу человек, чтобы спасти миллионы, мы это сделаем.

– Думаю, до такого не дойдёт.