— Но новые технологии мне пока не по размеру. Нет, я их не перерос. Они до меня не доросли. Увы, это факт.

— Купил бы ты себе новый мобильник. Этот совсем уж антикварная редкость.

— А зачем? Новый ведь будет еще меньше.

Он с удовольствием наблюдал, как тонкие пальцы Инес скользили и скакали по клавишам его телефона с ловкостью беличьих лапок, открывающих миндальный орех.

— Он у тебя не только старый, но еще и безликий, — сказала она. — Ты не внес в него никаких персональных настроек.

— Слушай, а можно как-нибудь это сделать, не меняя телефон на новый?

— Ладно, что-нибудь придумаем. Если серьезно, ты мог бы персонализировать свой телефон, сделать его не таким, как другие. Загрузить нужные настройки и функции большого труда не составит. Зато потом ты будешь относиться к нему иначе, как к чему-то близкому, даже родному.

— Чтобы не забыть, запишу эту идею в свой электронный органайзер.

С этими словами Хулио стал с потешно серьезным видом щелкать себя согнутым пальцем по лбу, словно набирая текст на невидимой налобной клавиатуре.

При этом он, подражая синтезированному голосу японских роботов, чуть нараспев произнес:

— Внес-ти пер-со-наль-ны-е на-строй-ки в те-ле-фон.

Именно в этот момент, словно в благодарность за оказанное ему внимание, мобильник Хулио зазвонил. Они непроизвольно рассмеялись. По правде говоря, прерывать разговор с Инес Омедасу не хотелось. Он бросил взгляд на экран, убедился в том, что звонит Патрисия, и выключил аппарат.

— Вот видишь, — сказал Хулио. — Это еще одно неудобство, связанное с современными технологиями. Тебя всегда, в любой момент кто угодно может оторвать от самого важного дела. Любой человек способен разрушить едва ли не самые прекрасные минуты твоей жизни.

Инес была польщена тем, какими словами ее спутник, пусть даже в шутку, описал их прогулку и те минуты, которые они проводили вместе. На самом деле Омедас просто не хотел, чтобы сестра слишком рано узнала, что он проводил время с Инес. Хулио не желал дарить ей это удовольствие. Разумеется, такая предосторожность оказалась абсолютной глупостью. Вполне достаточно было отойти на шаг-другой и спокойно поговорить с сестрой, не утруждая себя объяснениями, где и с кем он сейчас гуляет. Судя по всему, он по-прежнему, как и в юности, воспринимал Патрисию неким цензором, этакой ведьмой, надзирающей за моральным обликом брата и пытающейся устроить его личную жизнь по своему разумению.

— Я ведь тебе практически ничего не рассказывала о своей жизни, — сказала вдруг Инес.

— Так и есть. Мы все время говорим о работе.

— Я была замужем, но сейчас разведена.

По правде говоря, Хулио удивили эти слова.

— Когда мы поженились, мне было двадцать лет. Мой муж к тому времени уже стал алкоголиком, хотя ни я, ни даже он сам этого еще не знали. Выпивать он начать лет с пятнадцати, и к двадцати пяти без четырех-пяти рюмок чего-нибудь крепкого в день обойтись уже не мог. Жизненной энергии ему было не занимать. Он, наверное, и мертвого мог бы расшевелить, а работал фотографом для одного английского экологического журнала. Мы очень много путешествовали по миру, мотались из одной страны в другую. Вот почему первые годы совместной жизни показались мне просто раем, несмотря на его пьянки, которые он старался по возможности скрыть от меня. Как только у нас появлялось несколько свободных дней, он брал билеты на самолет и мы улетали куда-нибудь на край света. Муж прекрасно умел уходить с проторенных туристских маршрутов и отлично ориентировался в незнакомых местах. В его голову словно был встроен компас, точность показаний которого с употреблением алкоголя только увеличивалась. На четырех языках он говорил свободно и еще на четырех мог худо-бедно изъясниться. Так что в любом уголке мира языкового барьера для нас практически не было. Муж, например, мог потолковать на хинди с каким-нибудь бирманцем. В общем, семейная жизнь началась как захватывающее приключение, которому, казалось, не будет конца. Стоило нам только начать уставать от чего-то, что казалось рутиной, как тотчас же вырисовывался проект и мы снова куда-то ехали или летели. Он открыл для меня этот мир, научил по-настоящему смеяться. Этот астуриец до мозга костей великолепно чувствовал английский юмор и шутил, как заправский британец. Вот только о том, что его алкоголизм переходил уже в клиническую стадию, я догадалась слишком поздно. Постепенно все шло хуже и хуже. Наши отношения расстроились, между нами словно прошла трещина.

— А как он себя вел, когда приходил домой пьяный? Я имею в виду…

— Нет, руки он никогда не распускал, со мной всегда старался быть ласковым и любезным, а свое дурное настроение срывал на мебели. Начиная с третьего года совместной жизни муж стал все больше времени проводить не дома, а в барах с друзьями. Возвращался он под утро, в хлам пьяный, с трудом доходил до комнаты по коридору, держась за стену, и ложился спать не раздеваясь. Я, сам понимаешь, была от всего этого не в восторге. Мне хотелось иметь детей, но от него, в таком состоянии, — об этом нечего было и думать. Ирония судьбы заключалась в том, что в то время я работала психологом в службе поддержки женщин, ставших жертвами домашнего насилия. Помнишь, такие центры Министерство социального развития открыло в свое время по всей стране? Я смотрела на этих несчастных женщин и мысленно спрашивала сама себя, неужели и я со временем стану такой? Каждый месяц Лукас уезжал на неделю, а то и на две в Лондон. Всякий раз он клялся мне, что завяжет с алкоголем, но там, в Англии, я не могла за ним проследить. Когда он возвращался в Мадрид, то действительно подолгу не брал в рот ни капли. Я даже начинала верить, что все налаживается, но интуиция подсказывала, что рядом со мной уже не тот человек, которого я когда-то знала. Вскоре выяснилось, что там, в Лондоне, он отрывался по полной. Бог с ним, если бы речь шла только об алкоголе. Так он же стал ходить по шлюхам и в конце концов даже подхватил сифилис. Представь себе, эту новость Лукас воспринял со смехом, словно речь шла о легкой простуде. Потом он окончательно обосновался в Мадриде. Английский журнал организовал здесь филиал редакции, Лукас получил отличное место, но наши отношения уже так и не наладились. Мне в то время было очень плохо.

Инес замолчала и проследила взглядом за двумя птицами, взлетевшими с кроны ближайшего дуба.

— Раз в год я обычно заезжаю к нему в гости, совмещаю это дело с поездкой в Лондон. Он окончательно обосновался там. Теперь у него другая подруга. Я, естественно, из вредности называю ее не по имени, а просто рыжей. Она настоящая англичанка с веснушками и челочкой. До меня ей нет никакого дела. Это очень домашний человек. Испания кажется ей какой-то дикой экзотической страной, расположенной на другом конце света. Они вместе уже два года, и Лукас, кажется, по уши доволен такой жизнью.

— Он по-прежнему пьет?

— Говорит, что нет. Якобы завязал. Но один его коллега по журналу, наш общий друг, рассказал мне, что на самом деле он по-прежнему вечерами пропадает в пабах, заливая себе в глотку пинту за пинтой. Судя по всему, в последнее время Лукас переключился в основном на пиво. В общем, не знаю, чем у него все это кончится. Скорее всего, ничем хорошим. Чего еще ждать при такой жизни?