– Он написал драматургу, которому покровительствует мама. А тот сумел передать мне, когда посещал Аскалон. – Маргрет достала из-под платья смятую записку. – Смотри!

Почерк Эда узнала сразу. У нее воспрянуло сердце при виде этих строк.

– Погиб благородный Китстон… – тихо проговорила Эда. – Как же так?

Маргрет сглотнула:

– Молюсь, чтобы это оказалось ошибкой, но… Кит на все бы пошел ради моего брата. – Она коснулась штемпеля. – Эда, письмо отправлено из Голубиного дворца.

– Из Рауки, – ошеломленно подхватила Эда. – Он покинул Карскаро.

– Если не бежал из него. Может быть, тогда Кита и… – Маргрет указала пальцем на последнюю строку. – Смотри. Ты ведь рассказывала, что убийца Льевелина поминала чашника?

– Да-да. – Эда перечитала письмо. – Снежинка – это, надо думать, Сабран.

– Да. Лот в детстве называл ее принцессой-снежинкой, – кивнула Маргрет. – Но мне, хоть убей, не разобраться в этой сети интриг. При королеве нет должности чашника.

– Лота посылали искать принца Вилстана. Вилстан расследовал убийство королевы Розариан, – тихо-тихо проговорила Эда. – Нет ли тут связи?

– Может быть. – На лбу у Маргрет выступили бусинки пота. – Ох, Эда, мне так хочется сказать Сабран, что он жив, но тогда Комб проведает, каким путем дошло известие. И боюсь, закроет для Лота эту дверь.

– Сабран оплакивает Льевелина. Не внушай ей неверной надежды на возвращение друга. – Эда пожала подруге руку. – Чашника оставь мне. Я их из-под земли достану.

Маргрет, глубоко вздохнув, кивнула ей.

– И еще новое письмо от папы, – сказала она. – Мама говорит, он очень волнуется. Все повторяет, что должен сообщить наследнику Златбука что-то чрезвычайно важное. Если Лот не вернется…

– Ты думаешь, у него помутился разум?

– Может быть. Мама уверена, что я не должна ему потакать. Я скоро вернусь домой, но еще не сейчас. – Маргрет спрятала письмо в складках юбки. – Мне пора. Может, встретимся за ужином.

– Да.

Они разошлись.

Лот страшно рисковал, посылая это письмо. Эда решила запомнить его предупреждение. В городе Сабран оказалась на пороге гибели, но больше это не повторится.

Не повторится, пока она на посту.

Сабран тяжело носила ребенка. Розлайн поднималась с жаворонками, чтобы придержать ей волосы, пока королеву тошнило в ночной горшок. В иные ночи Катриен спала рядом с ними на приставной кровати.

О ребенке до сих пор знала лишь горстка людей. Не время было сообщать в первые дни траура.

Королева каждый день выходила из королевской опочивальни, где провела свою брачную ночь, все более изнуренной. Что ни день делались мрачнее тени у нее под глазами. И когда она заговаривала, что случалось нечасто, то была резка и немногословна.

Так что, когда однажды вечером она заговорила тихим, но своим голосом, Катриен едва не выронила вышивку.

– Эда, – сказала королева Иниса, – ты сегодня будешь спать со мной.

В девять часов дамы опочивальни разоблачили королеву, и впервые Эда тоже переоделась в ночное платье. Розлайн отвела ее в сторону.

– Всю ночь должен гореть свет, – предупредила она. – Сабран страшно просыпаться в темноте. Мне проще было держать зажженную свечу у кровати.

Эда кивнула:

– Я не забуду.

– Хорошо.

Розлайн, казалось, хотела что-то добавить, но сдержалась. Все подготовив в опочивальне, она собрала остальных дам и заперла за ними дверь.

Сабран уже улеглась. Эда устроилась рядом и натянула на себя одеяло.

Они долго молчали. Катриен умела поддержать королеву в добром настроении, а Розлайн – дать ей добрый совет. Эда гадала, какова будет ее роль. Может быть, слушать.

Или говорить правду. Может быть, это было для Сабран дороже всего.

Эда много лет спала одна. Она слишком остро ощущала соседство Сабран. Взмахи черных, как сажа, ресниц. Тепло кожи. Движение груди.

– Мне в последнее время часто снятся кошмары, – нарушил тишину ее голос. – Твое лекарство помогало, но доктор Бурн не велел ничего принимать, пока я ношу ребенка. Даже сонной воды.

– Не хочу спорить с доктором Бурном, – ответила Эда, – однако можно ведь подмешивать розовую воду в притирания. Они смягчат кожу и притом отгонят кошмары.

Сабран, покивав, положила ладонь себе на живот.

– Завтра попрошу. А сегодня, может быть, твое присутствие не даст кошмарам разгуляться, Эда. Даже если розы не справляются.

Волосы у нее были распущены и занавесками расходились на плечах.

– Я тебя так и не поблагодарила. За все, что ты совершила в Колчанном, – продолжала она. – Даже сквозь боль я видела, как хорошо ты за меня сражалась. – Она взглянула на Эду. – Это ведь ты убивала тех убийц? Ты стерегла меня ночами?

Лицо ее было непроницаемым. Эде хотелось, как она заранее решила, говорить правду – но слишком велик был риск. Если дойдет до Комба, ее вынудят покинуть двор.

– Нет, моя госпожа, – сказала она. – Те, может быть, сумели бы спасти принца Обрехта, чего не сумела я.

– Тебе и не полагалось защищать принца, – возразила Сабран. Ее наполовину затененный профиль выглядел золотым. – Смерть Обрехта – моя вина. Ты говорила мне не открывать.

– Убийцы добрались бы до него не в тот день, так в другой, – сказала Эда. – Кто-то хорошо заплатил Бесс Дике за смерть принца Обрехта. Его судьба была решена.

– Может быть, и так, но мне следовало тебя послушать. Ты никогда меня не обманывала. Я не могу попросить прощения у Обрехта, но… у тебя прошу, Эда Дариан.

Нелегко было выдержать ее взгляд. Знала бы Сабран, как обманывала ее Эда.

– Я не в обиде, – сказала она.

Сабран выдохнула носом. Впервые за много лет Эду кольнуло раскаяние за ложь.

– Трюд утт Зидюр придется поплатиться за измену, невзирая на ее молодость, – снова заговорила Сабран. – По справедливости я должна требовать от княжны Льети вынести ей смертный приговор. Хотя ты, Эда, пожалуй, хотела бы от меня милосердия. Ведь тебе так по нраву его вкус.

– Поступай с ней, как сочтешь нужным.

По правде сказать, Эда не желала девушке смерти. Та была опасной дурой, и ее глупость обошлась во много жизней, но ей ведь всего семнадцать. Есть время загладить вину.

Переждав новую паузу, королева повернулась к Эде лицом. Вблизи Эда различала широкие черные кольца, окружавшие ее радужку, – темные на фоне яркой зелени.