Пит слегка ошалело посмотрел на парня:

— О, черт бы тебя побрал!.. Футагава она была по отцу. Мисако Морено больше года была моей женой...

— А потом? — спросил парень.

— Потом она забрала нашего трехмесячного сынишку Нуэнга и улетела в Киото с одним пожилым и состоятельным японцем...

—...и десять лет тому назад умерла в Иокогаме, — парень словно закончил за Пита его оборвавшуюся фразу.

Вот тут к горлу Пита Морено подкатил какой-то предательский комок, который очень мешал ему в эту минуту!

Но Пит справился с этим комком, с самим собой, со своей памятью, со всем на свете, приподнял голову парня повыше, вгляделся в его голубые, чуточку с раскосинкой, глаза и тихо спросил:

— О Боже... Тебе-то это откуда известно?

И тогда залитый кровью парень, лежащий на асфальтовом перекрестке двух небольших и грязноватых улочек с роскошными и пышными названиями — Гранд-авеню и Виста-дель-Мер, негромко ответил:

— Я — Нуэнг Морено.

И в ту же секунду к ним подлетела санитарная машина...

* * *

Но до этого рассказа Пита, когда он был еще ТАМ, в районе этой несчастной, как впоследствии выразился Боб, МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИ-СКАЗОЧНОЙ бензозаправки, к нам в «Беверли-Хиллз-отель» примчались три полицейских техника из научного отдела спецсвязи полис департмента и в считанные секунды, с помощью своих сверхумных приборов, выкопали из ванной, гостиной, кабинета и спальни нашего бунгало несколько «жучков» — микрофончиков и вытащили нештатные считывающие устройства из нашего компьютера и факса.

А потом проверили телефон и в нашем садике. Там, слава Богу, ни черта не оказалось.

Затем к каждому нашему окну, к каждой двери: от входной — в наше бунгало, до выходной — в наш собственный садик, техники присобачили по крохотному приборчику, которые, как мне попытался объяснить Джек, разрушали любую возможность подслушать нас специальными точечно-направленными сверхчувствительными микрофонами снаружи — с улицы, из садика, из коридора Главного корпуса...

На прощание все трое техников попросили у меня автографы.

И Джеку пришлось сделать то, чем обычно занимался Тимурчик, — он подарил им всем по моей рекламной фотографии на фоне Белого дома с отпечатком (якобы!..) моей лапы.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил один техник Джека.

— Сэр! Мы вам очень признательны, — сказали двое других...

... НО УЖЕ НЕ ДЖЕКУ, А МНЕ ЛИЧНО!

«Сэр»... Вот так ко мне еще никто никогда не обращался, черт бы меня побрал!!!

* * *

Теперь же, когда нас уже никто не мог подслушать и мы могли разговаривать о чем угодно, не переписываясь и не разыгрывая разные мимические сценки, после всего произошедшего на бензозаправке Пит Морено, с обожженной одной стороной лица и сгоревшими ресницами и бровями, сидел у нас в бунгало и, не прикасаясь забинтованными руками к стакану, стоящему на столе, тянул через пластмассовую трубочку неразбавленный «Баллантайн». Выглядело это достаточно нелепо, но простительно: ну не мог человек взять стакан в руки. Больно было — невмоготу!..

А еще Пит пока находился в состоянии сосредоточенной растерянности — все никак не мог уяснить себе, какой качественный переворот в его полицейско-холостяцкой судьбе произошел всего час тому назад на перекрестке двух грязных окраинных улиц, с шикарными для русского Кошачьего уха названиями — Виста-дель-Мер и Гранд-авеню!..

— И где сейчас твой парень? — спросил его Джек.

— В ожоговом отделении того же самого университетского Медицинского центра.

— Ты скоро станешь там своим человеком, — усмехнулся Джек. — То ты устраиваешь там засады с пальбой на тринадцатом этаже, то теперь еще что-то уж совсем невероятно-рождественское...

— Боб, пожалуйста, прикури мне сигарету. А то — сам видишь... — Пит показал свои забинтованные руки и смущенно улыбнулся. — Представляете, парни, он только неделю тому назад приехал сюда из Денвера!.. И всего лишь первый день работал на этой проклятой бензозаправке!.. А когда в приемном покое его отмыли от крови и копоти — он оказался тоже рыжим, как я...

Пит глубоко и судорожно затянулся сигаретой, всхлипнул и отвернулся к окну.

Боб и Джек сделали вид, что ничего не заметили. Но МНЕ в эту секунду было наплевать и на них, и на все так называемые мужские правила приличия: считать, что не произошло ничего особенного, и постараться не замечать слез приятеля...

Насмотрятся взрослые идиоты разных дурацких фильмов про «крепких парней» со «стальными нервами», и ну подражать им во все завертки в обычной повседневной жизни!!!

Будто у них никогда не бывает глаз на мокром месте?! Этакие мужественные болваны, играющие в хладнокровие.

Я тут же вспрыгнул на колени к Питу, осторожно (не скрою, с отвращением...) вынул зубами у него сигарету изо рта и бросил ее в пепельницу. Я это в Ленинграде с пьяненьким Шурой проделывал неоднократно.

А потом обнял Пита передними лапами за шею и давай муркать ему в здоровое ухо что-то очень сочувственное.

Тут и Браток вылез из-под стола. Уж на что Бандит и Жлобяра, Убийца Индюков и Пожиратель Собак, Дикарь, Хам и Ворюга, а и то зашел со стороны спинки кресла, в котором сидел Пит, встал во весь свой жуткий рост на задние лапы, а передние положил сзади Питу на плечи. И как взялся зализывать другое — обожженное ухо Пита! Да так ласково и осторожно, что Пит даже не поморщился от боли. Только еще раз всхлипнул, обнял нас с Братком и вытер слезы своей забинтованной лапой... В смысле — рукой.

Тут и раздался телефонный звонок. В нас, в пятерых, так все внутри и оборвалось...

— Они! — сказал Пит, и у нас с Братком шерсть встала дыбом.

Джек моментально переключил пульт на «громкую связь», а Боб включил записывающее устройство. И только после этого, не беря трубку, Джек нажал кнопку включения, что и соответствовало подъему телефонной трубки.

Этому меня еще Тимур в Нью-Йорке научил. Чтобы иметь возможность потрепаться со мной между уроками на переменке из ихнего школьного телефона-автомата.

Но за полсекунды до того, как Джек произнес в микрофон свое привычное «Сержант Пински!», я неожиданно на мгновение...

... УВИДЕЛ НАТАШУ ВЕКСЛЕР, ПРОДИРАЮЩУЮСЯ НА СВОЕМ ДЖИПЕ ПО ЗАБИТОМУ МАШИНАМИ ФРИВЕЮ. В ОДНОЙ РУКЕ НАТАША УВЕРЕННО ДЕРЖАЛА РУЛЬ, В ДРУГОЙ — ТЕЛЕФОННУЮ ТРУБКУ...

Скорее всего Братку пригрезилась эта же картинка, потому что я очень явственно почувствовал, что с него, как и с меня, тоже схлынуло злобное напряжение и одновременно улеглась шерсть у нас на загривках...

— Сержант Пински, — сказал Джек, как обычно.

— Джек! Это я — Наташа... Как Тим? Ничего опасного?.. — послышалось из телефонного пульта.

— А-а-а... Это ты?