Мы пошли дальше, и мама сказала:

– Это просто заяц. Он утят не ест.

– Заячий детёныш? – спросил я. – На нём ни перышка, один пух.

Мама объяснила мне: «Из всех на свете животных только мы – птицы – одеваемся в красивые лёгкие платья из перьев. Другие ходят всю жизнь в пуху или – как люди – надевают что-нибудь на голое тело».

Тут перед нами поднялась из травы желтоватая птица чуть побольше мамы, с маленькой головкой, острым носом и красными бровями.

– Здрассте, сестрица тетёрка, – вежливо поздоровалась мама. – Вот каких я утяток вывела: кругленькие, пушистенькие. И такие ловкие, так хорошо научились ходить!

– Ах, не смешите меня, хозяюшка! – сказала краснобровая. – Поглядите на моих тетеревят. Они уж и бегают отлично, не то что ваши ковыляшки!

Тут вдруг как из-под земли выросли девять жёлтеньких краснобровых тетеревят. «Пи-пи-пи!» – запищали они и замелькали тонкими, прямыми ножками.

А мне ужасно не понравилось, что тётка тетёрка назвала нас ковыляшками. Я как дам одному тетеревёнку в грудь! Он отскочил. А я наступил сам себе на ногу и ткнулся носом в землю.

Все жёлтенькие накинулись на нас. Подскакивают и – раз-раз носиками! – всех повалили! Наша мама волнуется, крячет, тетёрка квохчет, – шум, писк! Мама подняла нас всех с земли.

– Как вам не стыдно! – и скорей повела дальше.

Нам и верно было стыдно: девять тетеревят победили нас – тринадцать утят! И кричат нам вслед: «Хи-хи-хи! Ковыляшки! Коротышки! Мокрохвостики!»– и всякие такие обидные слова.

Но тут деревья стали редеть, редеть, стало светлей – и вот впереди показалось, засияло что-то огромное и такое прекрасное, что у меня дух захватило. Синий-синий-синий мир лежал под обрывом, накрытый таким же синим, высоким-высоким небом! Он был похож на огромное синее яйцо.

– Вода, озеро, – сказала мама. – Тут мы и будем жить.

Она раскрыла крылья, замахала ими, полетела и, сделав над озером широкий круг, опустилась под нами на воду, подняв сноп радужных брызг.

– Кувыркайтесь сюда! – крикнула она весело.

И вот мы – тринадцать утят – смело бросились с высокого обрыва кувырком, кувырком в синее озеро. Я, конечно, первый. И не успел я опомниться, как с головой окунулся в податливую, тёплую, ласковую воду. Вокруг меня с писком падали, окунались, выскакивали мои чёрные братишки и сестрёнки.

– Спасайтесь! – отчаянно крикнула вдруг мама и неожиданно куда-то исчезла. На нас упала тень распластанных крыльев большой птицы с горящими глазами и хищным, крючковатым носом.

Но где же было спасаться нам, беспомощным утятам? Мы у всех на глазах открыто сидели на гладкой воде, и деться нам было некуда…

Глава III

Страшная хищная птица была уже над нами, а мы сидели открыто, у всех на глазах, – и не знали, куда спасаться.

И знаете, – что тут случилось? Мы все вдруг исчезли так же, как наша мама! Подумать только: в первый раз попали на озеро, толком даже не понимали, что такое – вода, а спасаться от опасности уже отлично умели на ней. Или, лучше сказать, в ней. Мы нырнули. Мы были лёгкие как пробки, но вода не вытолкнула нас из себя. Мы заработали своими перепончатыми лапками и поплыли в ней, как рыбки.

Страшная хищная птица потеряла нас из виду и полетела дальше. И когда – через целую минуту – мы все вынырнули, её уже не было видно. Мама быстренько поплыла к густым камышам, а мы все – кучкой за ней. Плавать учить нас ведь не надо было, – мы уже сами умели, как и нырять. Вот что́ значит попасть в свой родной мир! В нём чувствуешь себя дома.

Пухлые, безлистные камыши с маленькими пупырышками наверху росли густым низкорослым леском. Дальше в озеро впадала речушка; против неё было множество островочков. Вокруг них поднимались заросли длиннолистного коленчатого тростника и высокого, с большими коричневыми головами рогоза. Поэтому на нашем лесном озере жило множество птичьих семейств: эти зелёные заросли были для них отличным убежищем. На камыше, тростнике и рогозе водились личинки стрекоз, жирные ручейники и другие насекомыши – самый вкусный для нас корм. И тут мы не очень-то боялись той большой хищной птицы, которая так напугала нас в первый день на озере. Мама сказала нам, что этот хищник зовётся болотным лунём. Большой, коричневый, он раза три на день медленно облетал озеро над самыми камышами, высоко поднимая над спиной длинные крылья. Высматривает, не зазевался ли где-нибудь утёнок или даже взрослая птица. Увидит и – р-раз! – налетит и схватит в когтищи. Но если ты не зевака, – всегда успеешь спрятаться от него, нырнув или прикрывшись свисающими над водой ветвями плакучей ивы. Ещё ежедневно посещал наше озеро чёрный коршун с вырезанным треугольником хвостом. Но этот больше интересовался выкинутой волной падалью: дохлыми рыбами, лягушками. А светлая, очень грозная на вид скопа – та на нас никогда и не пробовала нападать: она ловила живую рыбу. А все жители зелёных зарослей были нашими друзьями.

Каждый день мы знакомились с каким-нибудь новым семейством и очень весело проводили время. Тут мы узнали, что мы – нырки, называемся – гоголя, а пока не выросли – гогля́та. Рядом с нами жили красноголовые нырки и два выводка хохлатых че́рнетей. Все мы очень скоро научились добывать себе еду – всяких там крошечных рачков, личинок ручейников и подёнок, – ныряя за ними на дно. А вот мелководные утки – крупные кряквы и махонькие чирки – не ныряли, а только кувыркались головой под воду, хватали мутную водицу и щелокчили, процеживая её сквозь пластинки своего клюва; что останется – глотали и так кормились. Мелководные утки жили в речушке и на островах против неё.

На берегу бегали долгоносые долгоножки-кулички, водились болотные курочки-пого́ныши. У них были очень шустрые круглые, как шарики, детишки. Но болотные курочки не были настоящими курами, как сухопутные куры – тетерева, рябчики, куропатки. С настоящими лесными курами я встретился опять только случайно.

В это время я уже часто отделялся от своих братишек и сестрёнок, всегда плававших с мамой. Подплыл раз к такому месту, где лес совсем подошёл к озеру, и слышу вдруг – кто-то окликает меня:

– Здорово, мокрохвостик!

А это, оказывается, тот самый тетеревёнок-краснобровик, который повалил меня, когда мы ещё только пробирались к озеру. Тетёрка неосторожно подвела свой выводок к самой воде, к обрывчику.

Я не сразу узнал своего обидчика, так он вырос. У него уже отросли маленькие крылышки. Таких цыплят называют поршками: они уже могут вспархивать и садиться на нижние ветки кустов. Удивительно, как он-то меня узнал – ведь все мы – птенцы – растём не по дням, а по часам, и я уже стал шлепунцом. Так зовут нас – утят, – когда у нас начинают оперяться крылья и мы изо всех сил шлёпаем ими по воде, пытаясь взлететь, но из этого у нас ещё ничего не выходит.

Не успел я ответить поршку, как он ступил ножками на край обрывчика. Песок под ним посыпался – и тетеревёнок, отчаянно махая крылышками, стремительно поехал вниз и – зрассте! – очутился рядом со мной в воде. Вот бы где отомстить ему: тетеревёнку пришлось в воде гораздо хуже, чем нам – утятам – тогда на земле. Но мы, птицы, никогда не мстим. Тетёрка-мама выбежала из леса, отчаянно кудахтала, но спасти своего малыша не могла: ведь и взрослые куры не умеют плавать. А сухой, не смазанный жирком пух поршка уже намок. Ветер дул от берега. Тетеревёнок беспомощно распластал крылышки. Его несло к середине озера, где его ждала гибель.