Кобылин даже не проснулся. Он спал, и теперь ему снилось, что он снова вышел на ночные улицы города, залитые ярким неоновым светом фонарей. Охота продолжалась — даже во сне.

В свете настольной лампы, разгонявшей полумрак, плавали пылинки. В кабинете царила тишина. Он видел столько владельцев, что, казалось, обрел способность стариться, как человек.

Шкафы, выстроившиеся вдоль стен, блестели темным лаком. Побелка пожелтела от старости и сигаретного дыма, что когда-то клубами поднимался к высокому потолку. Дубовый паркет — неровный, бугристый — тихо поскрипывал, даже когда по нему никто не ходил. Все пытался вернуться к навсегда забытой форме, но всегда проигрывал неравный бой с сыростью и тяжелой мебелью. Лишь старая ковровая дорожка, выцветшая до всевозможных оттенков бурого, приглушала стоны паркета. Время не пощадило и ее — тяжелые ножки массивных деревянных стульев оставили в ней глубокие вмятины, которые ничем уже нельзя было прикрыть. Длинный стол для заседаний тянулся от письменного стола до самой двери. Когда-то за ним мог уместиться сразу десяток людей — порой взволнованных, кричащих друг на друга, спорящих до драки, а порой хранящих тяжелое молчание. Этот стол видел много совещаний. Он слышал такое, что если бы вдруг обрел голос, то был бы немедленно сожжен прямо в кабинете. Но стол умел хранить тайны. Даже сейчас, когда все стулья были плотно задвинуты под столешницу и лишь на одном из них сидел посетитель, стол мрачно сиял остатками лака, сочась своей значимостью — так, словно за ним снова решалась судьба десятков, а то и тысяч людей.

Посетитель, широкоплечий здоровяк с бритой головой, так и не снял длинное пальто. Уселся в нем на стул, немилосердно сминая жесткую черную кожу. Поставив локти на потертое сукно, он не отводил пристального взгляда от хозяина кабинета — маленького округлого человечка, сидящего за письменным столом и разглядывающего золоченую ручку, лежавшую у раскрытого ежедневника. Узкие губы бритоголового были сжаты, скулы напряжены, словно он собирался оскалиться. Его лицо даже немного заострилось, словно из-под маски человека проглядывала волчья морда. Хозяин же кабинета, круглолицый, толстощекий, напоминающий отъевшегося мопса, выглядел спокойным и равнодушным. Посетитель не вызывал у него никаких эмоций, а такие взгляды он видел и раньше. Но на нем все еще была темно-синяя форма, а на плечах — золотые погоны. А те, кто смотрел на него зверем… О их судьбе мог рассказать старый стол, но он предпочитал многозначительно молчать.

— Итак, — медленно произнес бритоголовый низким, рычащим голосом, полным нетерпения. — Что скажешь, Павел Ильич?

— Что скажу? — равнодушно переспросил хозяин кабинета, касаясь пальцем пустых страниц ежедневника. — Я все сказал, Саша. Еще в прошлый раз.

— С прошлого раза многое изменилось, — отозвался бритоголовый. — Очень многое.

— Я ничего не могу сделать, — отрезал Павел неожиданно резким тоном. — И не хочу.

— Все зашло слишком далеко, — прорычал гость, которого называли Сашей только в далеком детстве. — И ты знаешь это. Мы не можем оставить все как есть.

— Все действительно зашло очень далеко, — отозвался Павел, — даже дальше, чем ты думаешь. Многие недовольны.

— Отдай мне их, — Александр подался вперед, и кожаное пальто заскрипело. — Или просто отойди! Перестань их прикрывать…

— Нет, — отрезал Павел Ильич. — И ты прекрасно знаешь, что прикрываю их не я. Это не моя… область.

— Перестань, — бросил бритоголовый. — С твоими связями… Тебе нужно лишь поговорить с тем, чья эта область, и все.

— Саша, — мягко перебил его хозяин кабинета. — Ты не понимаешь. Здесь у нас не стая. Это целое гнездо стай. Ты мыслишь слишком просто и прямолинейно. Здесь так дела не делаются. Время приказов и разговоров за бутылкой прошло. Теперь все решает выгода.

— Тебе нужно денег? — вскинулся бритоголовый. — Сколько?

— Болван, — покачал головой Павел, взглянув на посетителя с заметным сожалением. — Как был головорезом, так и останешься. Деньги — прах. Я не могу сунуть взятку кому-то из них. Это гибкая система. Она колеблется, как весы: сегодня выгоден один союз, завтра другой. Это игра, у которой правила меняются на ходу. Это система сдержек и противовесов. Одно грубое движение, и все рассыплется. Деньги — это очень грубо. Это даже хуже выстрела в затылок.

— Тогда, может, выстрелить? — бритоголовый хмыкнул, с удовольствием наблюдая за брезгливой гримасой собеседника.

— Твои шутки все так же несмешны, — сказал тот. — Перестань паясничать.

— А что делать? — спросил Александр. — Что делать, Паша? Это начало войны.

— Которую начал ты, — с укоризной бросил хозяин кабинета. — И твоя стая.

— Нет, — вскинулся бритоголовой. — Не мы. Все начал безумный проныра Вещий, сколотивший банду из отморозков и вооруживший ее. И ты знаешь, до чего он дошел.

— Да, — неохотно признал Павел. — История с образцами… Это уже чересчур.

— Вот до чего довели ваши противовесы, — бросил Александр. — Мы должны ответить. Как раньше.

— Нам не нужна война, — отозвался Павел. — Никому из нас. Никому из них. Даже тебе не нужна. Хотя в этом я не так твердо уверен.

— Не нужна, — весело подтвердил бритоголовый, хотя его ухмылка утверждала обратное. — И я прекращу эту войну.

— Развязав новую, — с неудовольствием отметил Павел.

— Просто не мешай, — бросил Александр.

— Я не мешаю, — толстяк пожал плечами. — Я — нет.

— Мешают другие, — зарычал бритоголовый. — Поддержка. Финансирование. Крыша. Ты должен поговорить с другими.

— Нет, — отрезал хозяин кабинета. — Никто ни с кем говорить не будет. Это непопулярная тема. Вещий… Наделал много шума в последнее время. Им многие недовольны. И тобой тоже, хотя о твоем существовании знают далеко не все.

— А что я? — бритоголовый пожал плечами. — Постой…

— Я подчеркиваю, — с нажимом повторил Павел. — Ни с кем я говорить не буду. Эта тема вообще не обсуждается, она себя исчерпала. К этой проблеме теряют интерес.

— Значит, — осторожно проговорил бритоголовый, — к Вещему теперь не приедет на помощь отряд в погонах, увешанный оружием?

— Этого никогда не планировалось, — сухо отозвался Павел. — Не приезжал и раньше, не приедет и теперь. И к тебе тоже.

— Понятно, — бритоголовый выпрямился и забарабанил пальцами по столу.

Отросшие ногти глухо стучали по зеленому сукну, оставляя на нем глубокие отметины. Александр не отводил взгляда от круглого лица хозяина кабинета, сохранявшего полную невозмутимость.

— Значит, образцы, — с нажимом повторил бритоголовый. — Это уже край?

— Дальше просто некуда, — развел руками Павел. — Их нельзя выпускать из наших… лап. И когда ты обещал их вернуть, ты, как мне помнится, был уверен, что это дело пары дней.