им ни минуты отдыха какой-то страшный для них враг.

Последнее предположение оказывается верным: вслед за лошадьми вскоре появляются и преследующие их враги, три всадника, едущие на довольно большом расстоянии один от другого; но всадники эти сидят верхом не на лошадях, а на мулах.

Человеку, незнакомому с техасскими прериями, трудно даже представить себе такую картину, — до такой степени все это казалось бы ему невероятным!.. Табун диких лошадей, этих гордых, любящих свободу и таких осторожных животных, служит предметом охоты и бежит туда, куда его гонят всего трое людей, сидящих к тому же верхом на мулах, на неповоротливых мулах, от которых быстроногие кони в мгновение ока могли бы уйти на громадное расстояние, а затем и совсем скрыться из виду! И это происходит как раз среди безграничной в полном смысле слова прерии, где лошадям так легко уйти от преследователей, где им нечего бояться и где невозможно даже и думать о том, чтобы их догнать…

Да, это и на самом деле должно казаться невероятным и положительно невозможным, если не предпослать этому необходимое объяснение. Сидящие на мулах всадники — мустангеры, то есть охотники, занимающиеся главным образом ловлей диких лошадей, так хорошо изучили привычки диких лошадей и излюбленные ими места пастбищ, что в любой момент могли изловить их, не имея при этом надобности прибегать ни к ружью, ни к лассо.

Они уже давно обратили внимание на этот табун; несколько недель изучали они, так сказать, «образ жизни» табуна, следили за тем, какие места облюбовали себе лошади для пастбищ, где они проводят ночи и куда они регулярно, в определенные часы, отправляются утолять жажду. Наконец, в один прекрасный день мустангеры объявляют лошадям войну, или, вернее, отправляются охотиться на них, сидя верхом на мулах и имея при себе, кроме того, по два запасных мула, и медленно, но неутомимо, не останавливаясь ни на одну минуту, гонят несчастных, обезумевших от страха лошадей.

В первый день лошади не бегут прямо вперед, подобно тому, как это бывает при охоте на лисиц, когда ловчий выпускает стаю гончих по горячему следу, но описывают вначале концентрические круги, возвращаясь каждый раз на прежнее место. Во время этой быстрой скачки лошади пробегают не меньше тридцати миль, что, само собой разумеется, их сильно утомляет, тогда как их преследователи в это время проезжают всего шесть миль, нисколько не утомляя своих мулов. При этом мустангеры, заменяющие устающих мулов запасными, в продолжение этой скачки все время держатся перед табуном, преграждая ему обратный путь и заставляя лошадей снова поворачивать в прерию. В то время, как табун описывает круг, один из всадников пересекает охраняемое ими пространство по диагонали. Они повторяют это до тех пор, пока обезумевшие от страха лошади не отказываются окончательно от надежды пробиться сквозь эту живую преграду и не обращаются в бегство. Но лошади скоро начинают чувствовать усталость: они истощили свои силы в этой бесполезной беготне по заколдованному кругу вместо того, чтобы с самого начала скрыться от своих преследователей и навсегда покинуть эти опасные места. Потом к усталости присоединяется голод, потому что их враги заботливо принимают все меры к тому, чтобы не дать им времени подкрепить свои силы. Проходит еще немного времени, и лошади начинают испытывать еще и мучения жажды, заставляющие их невыносимо страдать. Тщетно пытаются они свернуть в сторону, чтобы утолить жажду, — безжалостные мустангеры каждый раз предупреждают их намерения и кратчайшим путем спешат к месту водопоя, которое они высмотрели и разузнали уже давно. Благодаря этому, они почти всегда успевают не дать лошадям ни напиться как следует, ни поесть зеленой сочной травы, чего так настоятельно требуют пустые желудки животных, изнемогающих от усталости, жажды и голода… И снова продолжается погоня, вся цель которой, по-видимому, заключается в том, чтобы не давать лошадям ни минуты отдыха… Наконец измученные лошади перестают уже сворачивать в сторону и бегут, бегут туда, куда их гонят мустангеры. Голод дает себя знать все сильней и сильней: лошади приостанавливаются, жадно хватают траву и молодые зеленые ветки с попадающихся по пути кустарниковых растений, но и это им дают делать не часто и сейчас же гонят дальше… Они вдыхают своими воспаленными ноздрями аромат полевых цветов, которые топчут копытами, но не смеют остановиться, слыша за собой громкие крики преследователей, которые умышленно стараются как можно чаще напоминать им о себе… и несчастные, вконец измученные лошади бегут дальше…

Наконец наступает ночь… Но и она не приносит им никакого облегчения, не дает желаемого отдыха. Охота продолжается и ночью, и лошади должны безостановочно бежать вперед, не имея возможности утолить ни голода, ни жажды… Но пройдет и эта ночь, и яркое солнце осветит безграничную прерию, а мустангеры все еще будут ехать следом за ними весь этот день, а может быть, и следующую за ним вторую ночь, и табун все будет бежать и бежать… Наконец, несчастные лошади доходят до такого состояния, что их можно заставить идти куда угодно, точно стадо быков, которых пастух гонит на пастбище.

Мустангерам это только и нужно, и они гонят табун в заранее приготовленное место. Это корраль, или, иначе сказать, загон, устроенный чрезвычайно остроумно и прочно, над устройством которого мустангеры часто трудятся в течение нескольких недель. Такой корраль занимает обыкновенно пространство в несколько гектаров земли, причем место для него выбирается таким образом, чтобы на нем был хотя бы небольшой пруд и чтобы участок этот примыкал или к крутому обрывистому берегу реки, или к скалистому утесу. Затем все остальное пространство обносится идущим зигзагообразно палисадом, по углам которого для прочности врыты в землю толстые столбы. Вход в корраль имеет воронкообразную форму и устраивается со стороны прерии между деревьями или высокорослым колючим кустарником, что заставляет бредущих вразброд лошадей сбиться в кучу.

Как только лошади попадают в корраль, мустангеры считают их пойманными, и с помощью лассо, которым мастерски владеют все техасские охотники, одного за другим укрощают коней. Надо заметить, впрочем, что этот способ укрощения принадлежит к числу самых жестоких, и мустанг долгое время после этого при виде веревки или длинного тонкого ремня сейчас же останавливается и, весь дрожа от страха, покорно отдается в руки своего укротителя.

Описанием такой именно охоты, происходящей на берегу притока реки Тринитэ, мы и начинаем этот рассказ. Охота близится к концу, о чем говорит загнанный вид лошадей и их усталая тяжелая поступь. Кроме того, это заметно еще и по тому, как держат себя мустангеры, которые теперь уже не скрывают