— Макс! Давай к своим… И чтобы не одна мышь… чтоб ни одни эдельвейс не взошёл над нашими окопами. Давай, чертяка! И береги себя… — ротный махнул ему рукой и взял в руки верный АКМ.

— Михалыч, а как же твой кровяной мешочек? Он же чуял, что больше не сунутся… Подвёл? — уползая, бросил Макс.

— Да нет, не подвёл… Он же не знал, что завяжем дела с фрицами. Не сделал поправку на Время.

Ефрейтор Гельмут Фриске, батальонный снайпер, наконец-то, из последних сил вполз на пологую скальную площадку, лёг на спину и устремил взгляд в небо. Хотя для этого не нужно было никуда всматриваться — небо начиналась прямо от его каски. Эта влажная чернота была одновременно небом, дождём и ночью. Всё смешалось… Суеверный Гельмут подозревал, что намешано было специально, чтобы их батальон не выполнил свою задачу. Кем намешано? Да кем угодно! Мало ли врагов у солдат Рейха. Тем более, в этой чёртовой стране — Русишшвайнланде. У него в голове, правда, никак не увязывалось, что русские могли договориться со стихиями и временем суток, но чем не шутит их чёрт, как они говорят. К тому же сами они ничем от этого чёрта не отличаются. Вот и нашутили русские и русский чёрт вместе эдакий тёмно-влажный коктейль.

Член партии НСДАП, отличный альпинист, чемпион Германии по стрельбе из винтовки, бронзовый призёр памятной олимпиады 1936 года в Берлине — вот скромный список достижений Гельмута в его неполные 29 лет. О, с такой-то подготовкой — прямая дорога в горные егеря! В элитную дивизию «Эдельвейс». Именно там он и оказался, с первых дней русской кампании.

Русских Фриске недолюбливал как нацию.

За что? Наверное, как приговаривал командир батальона, педантичный штурмбанфюрер Пауль Нагель, за то, что те осмелились поселиться на одной планете с немцами, хотя наверняка получили назначение на самую захудалую, маленькую и плохо отапливаемую. А-а, что русские, что евреи, разницы нет!..

Гельмут смотрел в темноту, в глубине которой налипли маленькие светящиеся крошки от кем-то сожранного пирога — звёзды.. Их света хватало только на мерцание и ориентировку в пространстве — в той стороне находилось небо! — не больше. Но самое главное, в их жалких отблесках оптический прицел всё-таки позволял выхватывать влажные шевелящиеся абрисы фигур врагов.

Гельмут расслабил глазные мышцы, как того требовали «снайперские инструкции», и некоторое время просто смотрел на крохотные небесные искорки — пусть отдохнут глаза. А заодно — пусть отдохнёт и тело после яростного рывка, который он совершил, меняя позицию.

После второй атаки, опять-таки неудачной, он понял, что никоим образом не может помочь пехоте — русские занимали превосходящие позиции. И чтобы снисходительно, как и подобает истинному арийцу, поплёвывать свинцом на их тела-мишени — нужно быть выше их. В физическом смысле. Вот и попёрся Фриске в одиночку на эту немыслимую позицию на скальном выступе. Его коллеги по снайперскому цеху — Густав Риттер и Отто Шольц — предпочли остаться поближе к своим автоматчикам.

Чёртова страна! Чёртовы горы! Горы вообще Гельмут любил, эти же — начинал ненавидеть. Он никогда здесь не был. Это чувство было необъяснимо, оно шло изнутри, не от знания — от интуиции. Не был он здесь ни разу, не вбил ни одного колышка в горную породу! «Что?! Что происходит?!» — Гельмут был готов поклясться чем угодно — это не Карпаты. Вот ещё вчера были Карпаты… которые он в юности излазил вдоль и поперёк, а сегодня — НЕТ. Эти голые неприветливые каменные нагромождения ему не приходилось преодолевать ни разу в жизни! Но ведь так не бывает! Правильно говорит педантичный штурмбанфюрер Пауль Нагель: «Мы все здесь сойдём с ума!»

Единственное средство, помогающее от дурных мыслей, — действие. Гельмут тяжело перевалился на живот, пристроил поудобнее свою испытанную снайперскую винтовку. Само собой — системы Маузера. Немецкое — лучшее в мире! Дослал патрон в патронник. Приник к прицелу… И чертыхнулся. Пока он совершал восползание — русские, должно быть, высылали разведчиков. Он успел только разглядеть угасающее движение трёх пластунов. Раз! — и их фигуры ящерками вползли за спасительный гребень. Ладно, только терпеливый кот ложится спать с полным желудком. Норка есть — мыши будут!

Ждать довелось недолго. Колыхнулся сдвоенный отблеск. Стереотруба! Так и есть. Перекрестие прицела его винтовки поползло влево и вниз, застыло. Теперь ждать!

И опять русский выдал себя, прям-таки спешил на кладбище. Огонёк папиросы!

Нет, это не самоуверенность. Это трезвый расчёт — с предыдущей позиции даже стереотрубы не было видно.

«Всё! Ни секунды промедления».

Крестик лёг на огонёк, палец сдвинул с места спусковой крючок. Эхо выстрела умерло, едва зародившись. Гельмут тут же отпрянул от края скального выступа. В результате он не сомневался. Объект умер одновременно с эхом…

Гельмут опять вознамерился поразмышлять о странностях, творящихся вокруг. Ну не бывает так, чтобы горы подменили. Может, он просто уже понемногу тронулся рассудком?

Ефрейтор пошевелился, взял в руки бинокль и направил его на русские позиции. И тут же едва не поплатился за это…

Прилетевшая пуля выбила каменные крошки из скального монолита. Одна из крошек рассекла щёку. Тут же вторая пуля скользнула по каске и, отрекошетив, затерялась в горах…

«О, майн готт!» — вырвалось у Гельмута.

Он отполз вглубь площадки и замер. Так стрелять могли только снайперы. Причём двое. Не-е-ет! Определённо, здесь творится что-то не то… Не воевали так русские! И оружие… Такой мощности огня ему видеть не доводилось.

Он снова лёг на спину и уставился вверх, условно называя ЭТО — НЕБОМ. Теперь уже спешить точно было некуда! Тактическую схватку он проиграл — заперт в каменной ловушке под прицелом двух снайперов! — но на тот свет пока не торопился…

Когда пробираешься по лесу, как бы ни приелось это занятие, не стоит забывать, что в сущности ты здесь чужой. Даже если покажется мягкой постель из еловых лап, а лесная ягода такой вкусной, словно бы поспела специально для тебя, всё же постарайся вспомнить, что природа не прощает побега в цивилизацию.

ТЫ — здесь ЧУЖОЙ.

Это на тебя нацелен хищный взгляд из глубины чащи.

Это твой запах вынюхивают, идя по следу.

Это твои глаза выклюют с жадным наслаждением.

Лишь бы предоставился удобный случай.

И сомкнутся клыки на расслабленной сновиденьями шее, И примешь ты их во сне за поцелуи любимой, так ничего и не сумев понять.

И пусть кажется, что не таится опасность в зарослях, и будто бы совсем не до тебя местным обитателям. Но смотрит лес вековым, мудрым взглядом и неспешно шелестит со всех сторон: «ТЫ ЗДЕСЬ ЧУЖОЙ…»

Я слышу этот шёпот. Я потому и жив до сих пор, что слышу. Особенно тогда, когда не вижу ничего настораживающего.