Пока Кобург с отчаянной храбростью отражал бешеные атаки, Александр Васильевич ударил по самой важной позиции визиря, где турки сосредоточились под прикрытием сильных батарей. Сквозь ядра и картечь неудержимо стремились русские каре на батареи, которые то и дело умолкали, накрываемые залпами молодцов-пушкарей. Прицельная стрельба «без приказа», т.е. не залпами, велась егерями, поставленными внутри каре гренадер и мушкетеров. Там же, под защитой товарищей, находились резервы. За двумя линиями каре, временами разворачивавшимися в одну, отдыхала на шагу конница. В самом жестоком бою Суворов отводил в резерв то один, то другой конный полк.

Косая атака на прикрытые пушками позиции визиря завершилась победой вовремя. Окруженный сонмами турок принц Кобург уже второй час сражался из последних сил, австрийцы по-русски ходили в штыковую! Герой Фокшан венгр Карачай семь раз врубался со своей конницей в орды турок, пытаясь удержать соединение между порядками союзных войск. Затем вместо 20 тысяч турок на полки Кобурга обрушились свежие 40 тысяч. Принц не мог устоять… Но Суворов велел передать: «Бояться нечего, я все вижу». И австрийцы, свято веря в «генерала Вперед», стояли как вкопанные.

И вдруг в полдень все кончилось. Турки отступили на 3 версты, к полевым укреплениям у леса. «Мы одержали место сражения. Я выстроил линию, собрал распростертые (судя по карте — разбросанные на 6 верст) каре на их (нормальную) дистанцию, фронт на восток, и отдыхал с войском более получаса в поле при колодцах». Кобург подтягивался к русскому корпусу, до 40 тысяч турок снова бросились на его фронт. «Я поднялся с войском, — докладывал Суворов, — и, отбивая канонадой (атакующих), держал марш параллельный вдоль черты принца Кобурга». Случайное построение буквой «Г» оказалось кстати. Турки были сметены. Австрийцы освободились от досаждавших им полчищ.

Соединившись в один, уже прямой фронт, войска еще 3 версты продолжали наступление вверх по пологому склону. Артиллерия с ходу подавляла «вскрывшиеся» батареи врага. «Пространная страшная линия» союзников, полыхая пушечным и мушкетным огнем, дружно атаковала главную позицию визиря перед лесом: окопы и вал, где засели отборные янычары. «Вся та линия в редком мужестве сама себя превзошла». Но Кинбурнский «ад» не повторился; Суворов запомнил, как в конце сражения на косе, после залпа артиллерии, дело решила конница.

«Тотчас я приказал карабинерам и на их флангах гусарам стать среди каре 1-й линии и им дать интервал». Легкая кавалерия сместилась на крылья. Страшно утомленные боем австрийские эскадроны составили резерв. «Происходило это на полном марше». Принца Суворов попросил дать его каре приказ «бить сильно вперед», «что этот герой тотчас в действо произвел». «С крыльев кавалерии, от наших каре, как и от соседних австрийских», ударили пушки. «Турецкие пушки умолкли, пострадавшее несказанно от нашей пальбы их множественное войско, пехота и конница, пришло в колебание». Бросая окопы, турки начали отступать в лес. В этот момент сквозь интервалы в пехотных каре на окопы полетела кавалерия.

«Нельзя довольно описать того приятного зрелища, как наша кавалерия перескочила их невысокий ретраншемент», захватывая пушки и рубя турок направо и налево. «Мало пленных, — сетовал Суворов, — пощады не давали; и хотя их несколько сот, большая часть смертельно раненных». Жестокий бой со смешавшимся, потерявшим командование врагом развернулся в лесу. Выйдя из леса, союзники увидели, что у турок все бежит.

Визирь, потеряв левое и крыло и центр армии, имел еще крупные резервы. Но паника уже заразила их. «Каре, эскадроны и легкие войска», пройдя через лес, вышли на огромное, в 6 верст поле и «обратили свою дирекцию на юг, за неверными в погоню». Великий визирь «поднимал Коран и увещевал им бегущих возобновить сражение, но они его слушать не хотели, отвечая, что стоять не могут».

Бегство огромной армии являло собой потрясающее зрелище. Ни пальба по своим из пушек, ни разрушенный по приказу визиря мост не останавливали обезумевшую толпу. Часть турок сражалась, часть — поджигала склады и повозки с боеприпасами, от взрывов которых союзники несли потери, но большинство просто спасалось. К закату союзники заняли брошенный визирем главный лагерь и прекратили преследование на реке Рымник. «Речку эту увидели запруженную тысячами амуничных и иных повозок и утонувших сотнями турок и скотины». Визирь, безуспешно пытавшийся задержать бегущих в последнем лагере за Рымником, бежал в крепость Браилов.

Турки потеряли убитыми лишь 5 тысяч человек, 80 пушек и 50 знамен (из них 31 взяли русские)[73]. Но армии визиря больше не было. Потеряв всего 5% состава, она попросту разбежалась. Даже те воины, которые со временем вернулись в строй, были в войне против русских небоеспособны. Человеколюбивая тактика Суворова восторжествовала в полном блеске!

Первый отчет Суворова о великой победе при Рымнике был лаконичен: «При жестоком сражении чрез целый день союзными войсками побит визирь!.. Наш урон мал. Варвары были вчетверо сильнее» (Д II. 535). У русских из 7042 участников битвы (не считая штаба) было убито 45, тяжело ранено 29 и легко — 104 человека; «австрийский урон немногим превосходит наш», — констатировал Суворов после тщательного подсчета (Д II. 536. С. 481). Визирь умер от горя. Его солдат было больше затоптано и потоплено в бегстве, чем пало в бою. Суворов представил к наградам героев битвы — огромнейший список. Потемкин удивился их количеству. «Где меньше войска, там больше храбрых», — объяснил полководец.[74]

Замолчать славу победителя главного сражения войны было уже нельзя. Сам Потемкин стоял за него горой. «Если бы не Суворов, — писал он императрице 2 октября, — то бы австрийцы были (бы) наголову разбиты. Турки побиты русским именем. Австриийцы уже бежали, потеряв пушки, но Суворов поспел и спас. Вот уже в другой раз их выручает, а спасибо мало. Но требуют, чтоб я Суворова с корпусом совсем к ним присоединил… в Валахию. Нашим успехам не весьма радуются, а хотят нашей кровью доставить земли, а мы чтобы пользовались воздухом. Будь, матушка, уверена, что они в тягость. Венгерские все расположены к бунту и нас любят, но австрийцев нет».

Светлейший лукавил, пытаясь возвысить русского героя за счет уничижения союзников (на деле не слишком верных — австрийцы тайно вели сепаратные переговоры с турками). Однако именно Потемкину пришла в голову светлая мысль почтить Суворова титулом графа Рымникского[75]. Он же, не переставая славить Суворова, требовал наградить его высшим боевым орденом, невзирая на правила «старшинства».