Из Коацакоалькоса Кортес написал в Вера Крус своему майордому Симону де Куэнке, чтоб снарядили два корабля с провиантом и подковами, которые должны были идти вдоль берега, сопровождая армию. Кроме того, всем нам, колонистам в Коацакоалькосе, велено было примкнуть к походу. Не того мы ждали! Ведь мы все принадлежали к людям первого призыва, порядком устали, а посему надеялись отдохнуть от своих подвигов, занимаясь земледелием на своих энкомьендах. Теперь же велено было тащиться больше чем за 500 легуа пути, все время по враждебной территории! Но выбора не было, да и отказа быть не могло: если бы кто осмелился на него, его бы быстро призвали к порядку… И вот мы пошли в поход, в котором пробыли больше двух лет и трех месяцев!

Вся армия состояла теперь из 130 конных и 120 аркебузников и арбалетчиков, не считая множества солдат-новобранцев, только что прибывших из Испании. Сам я, в чине капитана, получил начальство над 30 испанцами и 3 000 мешиков и на первых порах должен был охранять фланг нашего движения.

С Тоналы начались наши трудные переправы через реки и водные пространства. В 7 легуа от Тоналы, например, Кортес должен был построить мост через лиман почти в 1/4 легуа пути5, грандиозное сооружение, удавшееся как нельзя лучше. Но это было лишь началом: скоро пришлось переправиться через огромную реку Масапа [(Mazapa)], которую моряки назвали Рио де Дос Бокас [(Rio de Dos Bocas — Река Двух Устий)], в верховьях которой лежит Чиапа, затем еще другую, бурную, затем опять широкий лиман. Даже когда мы вошли в большое поселение Копилько и двигались по цветущей мирной долине провинции Чонтальпа [(Chontalpa)], сплошь покрытой плантациями какао, предстояли новые переправы, пока мы не добрались до поселения Сагуатан [(Zaguatan)], где нас встретили касики Табаско с 50 лодками, гружеными маисом и другими припасами.

Дальнейший путь представлял ту же картину6: водные переходы были не менее часты, туземцы то бежали, то мирно нас встречали, хотя все время не доверяли нам. Но страна была изобильна, и нужды мы не терпели… В другом поселении, которое называлось Истапа [(Iztapa)], Кортес созвал местных касиков и торговцев, чтобы выяснить маршрут; он им показал большую мешикскую карту на полотне из хенекена [(henequen)], на которой изображены были все поселки вплоть до Гуэйакалы7. Они указали, что Гуэйакала по местному называется Большой Акалой, в отличие от другого поселения, Малая Акала, и что местность изобилует крупными реками, так что до другого поселения, которое называется Тамастепек [(Tamaztepeque)], всего в трех днях пути, нужно четырежды переправиться. Тогда Кортес попросил у них лодок, а также работников для наводки мостов. Но они их так и не прислали, а что касается Тамастепека, то он оказался не в «трех», а в семи днях пути!

Припасы наши вышли, и мы питались разными дикорастущими кореньями. Работать пришлось всем, капитанам и солдатам, с величайшим напряжением, почти всегда в воде: валить лес, вбивать сваи, строить мосты. Целых три дня, например, пошло на мост через довольно широкий лиман, а когда мы стали переправляться, то никакой дороги не нашли, всюду натыкались на густые заросли, где двое суток пришлось прорубаться мечами. Когда же мы, наконец, выбрались, то оказалось, что мы все время кружили и вновь вернулись к прежнему месту.

Кортес сильно печалился, тем более, что всюду раздавались проклятия против него и всего этого похода. Выхода как будто не было. Вдали перед нами вздымались горы, высокие, неприступные, до самого, казалось, неба; сколько раз ни взбирались мы на деревья, все та же картина — над горой ближайшей высится еще большая, и нет им конца-края! К тому же двое наших проводников улизнули, а третий заболел, лежал пластом и ни на что не годился. Но Кортес, никогда не отчаивавшийся, всегда деятельный, нашел и тут выход: вместе с пилотом Педро Лопесом он при помощи компаса и мешикской карты установил нужное направление. Кортес вновь велел нам врубиться в чащу, и через двое суток мы подошли к горам, всё время руководствуясь компасом. Мы лезли все выше и выше, и многие из нас охотно бы бросили все и вернулись в милую Новую Испанию, но отступления ни для кого не было!

Вдруг мы натолкнулись на свежеподрубленное дерево. Мы возликовали, ибо эта примета указывала на близость жилья, и сейчас же сообщили Кортесу о ценной находке. Все встрепенулись, сбросили уныние и с великой надеждой пошли по еле заметной тропинке, которую вскоре удалось найти. Впрочем, до жилья было не близко: нам пришлось переправиться через реку и два болота, и тут только мы наткнулись на селение. Жители бежали, но запасы маиса и овощей остались; мы набросились на них с неистовством долго голодавших. Оправились и наши кони. И мы возблагодарили Бога!

Действительно, напряжение последних дней не прошло для нас даром: акробат Кортеса и трое солдат-новичков умерли от истощения; перемерло также немало индейцев, а остальные стали хилыми и больными. Захворали и все наши музыканты, кроме одного; впрочем, нам было не до музыки, и когда уцелевший трубач, желая нас подбодрить, наигрывал на своем инструменте, всюду ворчали: пора бросить эту ерунду, столь же приятную, как волчий вой; лучше бы раздать всем по горсти маиса.

Если же читатель спросит: а что же сталось со свиным стадом? На это отвечу: повар Кортеса, ловкач и продувная бестия, велел это стадо гнать далеко за нами, в четырех днях пути, а затем заявил, что свиньи погибли от напряжения или от акул и аллигаторов во время речных переправ. Впрочем, всего стада, конечно, не хватило бы и для однодневного прокорма.

Голодуха одно время дошла до того, что кое-кто из наших индейцев тайно поймали несколько туземцев и съели их. Кортес, узнав об этом, разъярился и пригрозил, что в случае повторения он казнит всех участников трапезы, а пока для примера накажет лишь главного зачинщика, одного из мешиков. Людоедство, правда, более не наблюдалось, но оба наших проводника удрали, так как не смогли вынести голода.

Всюду и везде, на более видных местах и перекрестках, мы вырезали кресты и прибивали записки такого содержания: «Здесь проходил Кортес тогда-то». Делали мы это для отставших и заблудившихся. Много, кстати, помогли нам несколько десятков индейцев из Тамастепека, ловко и быстро устраивавшие мосты на туземный манер, а кроме того, много способствовавшие тому, чтоб население не бежало при нашем приближении.

Когда мы пришли в поселение Сигуатепекад, Кортес отправил двух испанцев на север, к морю, чтоб разузнать о двух кораблях под командой Симона де Куэнки с провиантом. Одним из посланных был Франсиско де Медина, человек исключительной выносливости, весьма сообразительный, хорошо знавший к тому же всю прибрежную полосу. Ему Кортес поручил стать сокомандиром этих кораблей. Но отсюда-то и пошло все несчастье. Франсиско де Медина весьма удачно добрался до кораблей, но когда прежний командир Симон де Куэнка узнал о его поручении и полномочиях, разгорелся спор, перешедший в драку; экипаж тоже разделился на две партии, и произошел настоящий бой, от которого уцелело лишь 7 человек; а эти семеро были убиты индейцами из поселений Шикаланко и Гуэатаста, которые все время следили за братоубийственной распрей; корабли были разграблены и сожжены. Впрочем, обо всем этом мы узнали лишь через два с половиной года.