Сил Силыч увлекся политикой. Он только и ждал, когда же придет кто-нибудь из местных, чтобы обсудить с ним очередной законопроект, внесенный на обсуждение в Думу, или указ, изданный спин-протектором. Его аж трясло от нетерпения. Казалось, это его собственную судьбу решали законодатели. Которые, как я понял из слов местных, на самом деле вообще ничего не решали. Как это было возможно, я не уяснил. Но мне это было и не интересно. Поэтому я не стал вникать в подробности.

Единственный, кто не смог найти себе никакого занятия, был Виктор. Он целыми днями слонялся по дому, ненадолго останавливаясь то возле одного, то возле другого. Но, на что бы он ни смотрел, в глазах его сквозила безысходная скука.

Я же пытался занять себя чтением. Выбор книг в местной библиотеке, как и следовало ожидать, оказался не в пример богаче, нежели в пансионате. И это были только бумажные книги. По каталогу можно было выбирать и моментально загружать на специальные устройства для чтения так называемые электронные книги, о которых я прежде вообще не имел представления. Но мне пока хватало и бумажных.

В библиотеку я ходил сам – двери в нашем доме никогда не запирались. Местные сказали, что у них в поселке так принято.

– И что, я могу пойти куда угодно? – спрашивал я.

– Разумеется, – отвечали мне с улыбкой.

Но я чувствовал в этом какой-то подвох. Так ведь не бывает, чтобы каждый делал то, что хотел.

Зато книги в библиотеке были интересные. Очень интересные.

Особенно мне понравилась одна, называвшаяся «Мертвоград». Там про то, как в один прекрасный или не очень прекрасный момент реальность начала меняться, превращаясь в нечто совершенно невообразимое. И самое интересное, если раньше реальность была для всех одна, то теперь каждый как бы жил в своей собственной реальности – все зависело от некого информационного фона, в котором существовал человек. Быть может, книжка меня зацепила потому, что я и сам сейчас ощущал нечто подобное. Все, что происходило вокруг, можно было интерпретировать несколькими разными способами. Восприятие и оценка происходящего зависели от того, какой выбор сделан. Если бы я только захотел, то мог бы, как и все остальные, радоваться тому, что оказался на свободе. Если бы захотел. Но я не мог отделаться от мысли о том, что все на самом деле не так, как кажется. И «Мертвоград» только подтверждал мои опасения.

В этом поселке все было слишком хорошо для того, чтобы быть настоящим. Аккуратные домики, ровненькие заборчики, деревья, подстриженные так, что даже без листьев сохраняли форму, двери, не запирающиеся на замок, приветливые, вечно улыбающиеся люди… Да, точно, за все время пребывания в поселке я не видел ни одной мрачной физиономии, если не считать Виктора. Это было похоже на демонстрацию того, как здорово все могло бы быть, если бы только… Окончания фразы я не знал. Но чувствовал, что в этом-то и кроется подвох.

Нас пытаются убедить, что мы не больные? Зачем? Доктор Карцев, по крайней мере, не пытался вселить в меня ложные надежды. Он вполне определенно говорил, что на данный момент моя болезнь неизлечима. Мне было обидно. Было горько. Но что же тут поделаешь? Остается только сказать спасибо папе и маме за то, что я таким уродился. Я бы хотел оказаться на воле. Но я не желал стать причиной гибели человечества.

Да, в поселке мы чувствуем себя свободными. Но я не верю, что здесь за нами не следят. Условия здесь комфортнее, чем в пансионате. Кормят не в пример лучше. Но нас, как и прежде, ежедневно осматривают врачи. Нам рекомендуют, хотя и не заставляют, заниматься на тренажерах, у нас берут кровь и мочу на анализ и нас по-прежнему кормят таблетками. Доктор Вениамин Павлович говорит, это нужно для того, чтобы быстрее вывести из организма ту дрянь, которой нас накачивали в пансионате. Но почему я должен ему верить? Только потому, что он утверждает, что тоже альтер? Если бы доктор Карцев сказал мне, что он – альтер, поверил бы я ему?.. Вот именно. Врач не может быть альтером. У альтера нет ни малейшего шанса выучиться на врача. Потому что место альтера – в пансионате. А там, уж я-то знаю, на врачей не учат. Правда, гадкий витаминный напиток нам здесь не дают – это факт. Но кто знает, хорошо ли это? На вкус эта бурда омерзительна, но, может быть, она для меня действительно жизненно необходима!

Я старательно делал вид, что чувствую себя замечательно. Но внутри у меня все кипело, бурлило, взрывалось и разваливалось на части. Особенно плохо было с головой. Временами в голове у меня будто вспыхивало ослепительно яркое белое пламя, выжигающее все мысли, чувства и желания, что обычно там хранились. И тогда их место занимало нечто такое, чему не существует названия. Во всяком случае, я такого слова не знаю. Я как будто исчезал. Или, правильнее сказать, растворялся во всем, что меня окружало. Я находился одновременно в тысячах разных мест. Я был звуком упавшей на пол иголки, солнечным лучом, пробившимся сквозь крошечный прокол в шторе, пылинкой, мерцающей в этом луче, цветом кожуры яблока, лежащего на столе, соком, наполняющим его клетки, вкусом, который почувствует тот, кто его укусит. Я не просто слышал, видел, обонял, осязал сразу все вокруг – я и был этим всем. Я не принадлежал себе самому – я был Вечностью. Я был огромным, как Вселенная, и крошечным, как атом. Я был велик и ничтожен. Я был беспомощен и всемогущ. Я был началом и концом. Я был всем и ничем. Когда мой разум возвращался в мое тело, я снова становился самим собой. Но еще и немного другим. Я чувствовал, что я меняюсь. Не как гусеница, спрятавшаяся в кокон, чтобы спустя какое-то время выбраться из него совершенно другим существом. И не как стрекоза, прогрызающая спину своей личинке, чтобы выбраться наружу. Я менялся, как змея, что ползет по камням, сдирая с себя лохмотья старой кожи.

На восемнадцатый день нашего пребывания в поселке внезапно потерял сознание Виктор.

Это случилось вскоре после завтрака. На завтрак у нас была овсяная каша с медом, блинчики с творогом и какао с венскими вафлями. Вафли готовила Ольга Николаевна, поэтому они оказались малость пересоленными и здорово подгоревшими с одной стороны. Но пришлось есть и нахваливать. Иначе бы стряпуха закатила истерику. Такое уже случалось.

Вместе с нами завтракал местный житель по имени Геннадий. Сегодня он помогал нам адаптироваться. Так это называлось. В доме непременно присутствовал кто-то из местных, а то и двое сразу. Они говорили, что находятся здесь для того, чтобы отвечать на любые наши вопросы и объяснять то, чего мы сами не понимаем. Геннадию было не больше тридцати, но на голове у него светились такие глубокие залысины, что можно было, не задумываясь, ставить на то, что к сорока он совсем облысеет. Глядя на эти признаки раннего облысения, я поймал себя на мысли, что могу простимулировать его отмирающие волосяные луковицы, и тогда поросль у него на голове расцветет всем на зависть. Мне ничего не стоило это сделать. Но это было опасно. Как я уже успел заметить, местные жители отличались редкостной дотошностью. Во всем, что происходило с ними и вокруг, они непременно хотели докопаться до самой сути.

Быстро допив свое какао, я поднялся из-за стола, пожелал всем отличного дня и направился к лестнице, ведущей наверх. В комнате меня ждала книга «Улисс», которую я начал читать вчера вечером, но смог осилить только наполовину. Такое со мной редко случалось. В последнее время я проглатывал книги в один присест. Книги стали для меня не просто отдушинами, позволяющими хотя бы на время забыть об этом мире, который чем дальше, тем меньше мне нравился, а настоящими порталами в иные измерения. В любой момент, лишь только раскрыв страницы, я мог оказаться где угодно и стать кем пожелаю. Если совсем уж четно, то только чтение не давало мне сойти с ума. Если бы не книги, я, наверное, когда-нибудь не выкарабкался бы назад после очередной вспышки в голове и следующего за ней путешествия в неведомое. Меня так мало связывало с этой жизнью, что я легко согласился бы с ней расстаться, чтобы посмотреть на то, что находится по другую сторону. Там, где я – это уже не совсем я. А может быть, и совсем не я. Но здесь еще оставались книги, которые я не прочитал. А значит, был стимул для того, чтобы вернуться.