роль (выпустить одного исполнителя было недостаточно) прекрасно подходил Иннокентий Монастырский: пускай и малороссы проклянут свою ученость, убедятся, чего она стоит по сравнению с волей патриарха! Но Иннокентий уперся - и из представителя православия Украины сразу стал проклятым евреем… С ним можно было расправиться попросту, на вторую роль кандидатур хватало. Хорош был бы Афанасий Иоаннов (да сослан далеко, в Тобольск) [50] - но мог вполне сойти и Савва Долгий, в монашестве Симеон: трудно ли прочитать с выражением заготовленный для него текст?! А вот без Медведева было не обойтись. Без его покаяния все мероприятие теряло вес. Здесь стоило поработать. И, как мы видели, патриарх со своими дру-зьями-„петровцами" поработал.

Непредвиденный, невозможный отказ Медведева от „отречения" нанес по замыслу „мудроборцев" мощный удар. Не сумев всеми имеющимися силами и средствами сломить одного отданного в их руки человека, „мудроборцы" заметались. Первоначально они сошлись на том, чтобы объявить, будто Медведев сам написал и прочел свое,,покаянное исповедание" прямо в Троице перед архимандритом Викентием, казначеем нижегородского Благовещенского монастыря Иосифом „и иными". Так объявлялось в слове от лица патриарха Иоакима „О покаянном писании Сильвестра Медведева", помещенном в книге Евфимия Чудовского „Остен" как документ священного собора. Иоаким якобы говорил, что по просьбе Медведева его „покаянное исповедание" было прочтено в патриаршей Крестовой палате перед „преосвященными архиереями и всего царствующего града Москвы всем священным чином: архимандритами, игуменами, протопресвитерами, иереями и дьяконами от всех церквей". Затем Симеон Долгий сам прочел свое „исповедание". После этого патриарх велел прочесть свое „поучительное слово". В заключение от лица патриарха говорится, что он распорядился широко распространить „покаянные эти писания Сеньки Медведева и монаха Симеона Долгого и свое архипастырское поучение… пока все, сделанное по этому делу, не будет собрано и печатным тиснением издано".

Как видим, сценарий священного собора изменился. В связи с отсутствием главного „раскаявшегося еретика" церемония должна была быть менее представительной и проводиться не в Успенском соборе, а в Крестовой палате. Помимо московского духовенства на соборе должны были присутствовать только оказавшиеся в столице иерархи. Какие именно - указывает архиепископ Афанасий Холмогорский в пространной редакции своей книги „Щит веры" (отредактированной в 1693 году): Адриан, митрополит казанский и свияжский; Евфимий, митрополит сарский и подонский; Павел, митрополит нижегородский и алатырский; наконец, сам автор. Одна из рукописей прибавляет к этому списку митрополита рязанского Авраамия, архиепископа вологодского Гавриила и епископа тамбовского Питирима [51]. Список не слишком представительный, так что Афанасию пришлось оговаривать, будто немногие присутствующие иерархи „имели волю и согласие и неприсутствующих архиереев, сущих в Великой и Малой и Белой России".

Однако и по такому усеченному сценарию священный собор не удалось провести. Современник событий, иеродиакон Дамаскин, с возмущением писал, что для обсуждения столь важного вопроса, как время пресуществления святых даров, „мудроборцы" собрали одних лишь „приходских священников, какие тогда находились на Москве". „О таком деле, - писал Дамаскин, - надлежало бы созвать собор в мирное время, по совету царскому, пригласить всех архиереев и архимандритов, изложив подробности дела, собрав нужные для этого книги, катехизисы и другие древние учительные писания, испытать и разсудить явно перед всеми и, уверившись, подтвердить всем собором и подписать собственноручно, а не тайно, по закоулкам и под страхом смерти" [52].

Впрочем, сам Дамаскин не был участником и такого собрания „по закоулкам", долженствующего изобразить священный собор, - поскольку оно никогда не проводилось. Помимо отказа Медведева от „отречения", сломавшего четкий план „мудроборцев", им помешало еще одно серьезное обстоятельство: тяжелая болезнь главы этой группировки - патриарха Иоакима. Недаром в сценарии „собора", описанном в „Остене" Евфимия Чудовского, патриарх вопреки традиции и личным привычкам передает собственное „Поучительное слово" для прочтения другому лицу (протопресвитеру Успенского собора Иоанну). Уже зимой 1690 года Иоаким не был способен выступать сам. Строго говоря, нельзя утверждать, что он был знаком с написанным для него (как обычно) текстом „Поучительного слова". 17 марта 1690 года патриарх скончался, завещав похоронить себя в московском Новоспасском монастыре у своего друга архимандрита Игнатия Римского-Корсакова (а не вместе с другими патриархами) [53].

Публично раздавить „ересь" Медведева авторитетом священного собора русской православной церкви „мудроборцы" не успели. В „Остене" Евфимия не оказалось самого главного документа, с которым подготовленные материалы можно было „печатным тиснением издать", - не оказалось соборного постановления! Без него, несмотря на все старания по распространению „Остена", действенность этой полемической книги была ничтожна; сама она справедливо подвергалась критике в церковных кругах. А в „Щите веры" Афанасия Холмогорского, присланном в столицу из его отдаленной епархии весной - летом 1690 года, вообще не было никаких упоминаний о священном соборе, которые могли бы подкрепить содержащиеся в книге злобные поношения и клевету на Медведева.

Да и откуда было взяться таким упоминаниям, если „о исповеданиях рукописных, поданных от новых схизматиков" (Медведева и Долгого) Афанасию сообщал его приятель и единомышленник Игнатий Римский-Кор-саков в том же письме, где он радует своего корреспондента хорошим приемом „Щита веры" в Москве?! В этом письме Игнатий подробно рассказывает о кончине Иоакима и борьбе „в верхах" церкви при избрании патриарха Адриана. „Новости" Римского-Корсакова охватывают большой промежуток времени после того, как осенью 1689 года Афанасий встречался с ним в Москве (в частности, взял для переписки несколько книг из его библиотеки). С тех пор архиепископ прислал архимандриту уже два письма, и Игнатий должен был извиниться, что „по настоящее сие время не получил времени такого, дабы к преосвященству Вашему воздравствовати и писание восписати". Иными словами, датировать „покаянные исповедания" Медведева и Долгого мы по этому письму не можем - они могли быть написаны (и, скорее всего, были написаны) раньше лета 1690 года. Но совершенно очевидно, что ни Афанасий, «и причастный к составлению „исповеданий" Игнатий вплоть до поставления на патриарший престол Адриана не только не участвовали в священном соборе, обсуждавшем „отречение" Медведева, но и не знали о нем.

Это не помешало Афанасию Холмогорскому в 1693 году вставить в новую, расширенную редакцию своего „Щита веры" постановление священного собора об „отречении" Медведева - собора, проходившего под председательством патриарха Иоакима и при участии… самого Афанасия! Поистине „старомосковской партии" духовенства оставалось уповать на большую ложь - невероятно наглую, выходящую далеко за рамки представлений современников о том, как можно солгать, и потому выглядящую достоверно. Даже, искушенные тяжким историческим опытом, позднейшие исследователи, замечавшие противоречия в показаниях источников, с немалым трудом приходили к мысли о фиктивности священного собора против „хлебопоклонной ереси". Шутка ли - выдумать целый собор! Для человека верующего это пострашнее, чем выдумывать