— Тише, малыш! — негромко произнесла Ариадна и потрепала жеребца по шее, пытаясь успокоить.

От него веяло мощью, он был весь как туго скрученная пружина, готовая распрямиться. У девушки не было и тени сомнения, что исход забега предопределен. Но радости она не испытывала. Ариадна вспомнила страдания Грома… Колина, лежащего на полу без сознания… громадные долги Тристана.

Все это было дело рук одного человека, Клива Максвелла — того, кто едва не стал ее мужем. Никогда Ариадна не знала подлинной ненависти, но теперь чувствовала это.

Не желая омрачать сияющую яркость дня, девушка взглянула на небо, на легкие облака, плывущие по бесконечной синеве.

«Милый папа, этот забег в твою честь!»

Почувствовав прикосновение, Ариадна опустила глаза и улыбнулась, когда взгляд ее упал на белокурую голову любимого. Но лицо Колина было серьезно, губы сжаты. Вот он бросил косой взгляд на помост с почетными гостями. Во взгляде было столько ярости, что Ариадна пожалела бы графа, если бы не ненавидела его столь же сильно.

Шареб гарцевал, пританцовывал на месте. Зрители обменивались восторженными замечаниями на его счет, и было видно, что жеребец очень доволен знаками внимания. Хитрец сейчас нисколько не возражал, что его похлопывают по крупу и бокам!

Впереди показалась стартовая отметка. Соперников вывели к ней, толпу оттеснили за веревочное ограждение. Вся она со своим ропотом и возгласами осталась позади, а впереди была только водная гладь и полоса песка, уходящая вдаль. Волны набегали на нее и отступали снова, оставляя влажный след.

— Ну что, твоя кляча сможет бежать по песку? — спросил Колин и натянуто улыбнулся, чтобы показать, что шутит.

— Разумеется! — заверила его Ариадна самым надменным тоном, на какой только была способна. — Его предки не знали ничего, кроме песка. Конечно, он сможет!

Черный Патрик впереди закапризничал, начал взбрыкивать задними ногами и огрызаться на жокея. Колин подумал: что за злобное создание! Впрочем, когда-то Шареб тоже давал ему жару.

— Знаешь что, — все же обратился он к Ариадне, — на трассе держись подальше от этого черного дьявола. Мало ли что…

— Ради Бога, Колин, перестань беспокоиться! — Девушка беспечно улыбнулась. — Неужели ты думаешь, что мы позволим ему приблизиться? Правда, Шареб?

Жеребец фыркнул Колину в самое ухо, оглушив его, и так ткнул мордой в плечо, что чуть не сшиб с ног.

— Чтоб тебя, шалун ты эдакий!

Шареб оскалил зубы в ехидной ухмылке, потом легким шагом, так восхищавшим зрителей, сосредоточенно отправился к стартовой отметке. Теперь он не обращал внимания ни на оставленную толпу, ни на чаек, с громкими криками носившихся над берегом, ни на волны, чередой набегавшие на песок. Единственное, что сейчас занимало его, — это соперник, могучий, угольно-черный жеребец на полголовы выше и к тому же шире в крупе, чем сам Шареб.

Злобное ржание, больше походившее на пронзительный визг, разнеслось далеко вокруг. Жеребцы смерили друг друга вызывающим взглядом. Потребовалась вся сила Ариадны и Колина, чтобы удержать Шареба от атаки. В это время к стартовой отметке приблизился человек с флажком.

— Значит, так, — сказал он, убирая со лба прядь редеющих волос. — Трасса вся на виду, миля туда, миля обратно.

У столба поворот и назад. Кто первым придет к стартовой отметке, тот и победил. Все ясно?

Пит Джордан оглядел Ариадну, презрительно усмехнулся и сплюнул. На Шареба он и не взглянул, словно заранее списал его со счетов.

— Готовы? — спросил человек и поднял флажок.

— Готовы, — ответили жокеи хором.

Напоследок, как бы желая Ариадне удачи, Колин пожал ей руку, хлопнул Шареба по крупу, потом отступил на несколько шагов и огляделся. Трасса лежала впереди, по большей части это был морской песок, выглаженный приливом.

С одной стороны сверкало и серебрилось море, с другой — пестрела многочисленная толпа зрителей.

«Это будет хороший забег», — подумал Колин.

Шареб занял положение на старте. Странное, очень неприятное чувство вдруг охватило Колина. Что-то, чего он не заметил. Но что, что? — настойчиво стучало в подсознании — На старт!

Что это могло быть?

— Внимание!

Боже! Когда он хлопал Шареба по крупу, глаз отметил какой-то непорядок с подпругой! Что-то было не так!

— Пошли!

Флажок резко опустился.

— Ариадна!!!

Мощным рывком Шареб-эр-рех рванулся вперед. Его необъятная грудная клетка расширилась, жадно вбирая воздух, бока напряглись, и подпруга лопнула. Толпа взревела в едином вопле изумления и испуга. Ариадну сбросило со спины жеребца, она свалилась на песок и осталась лежать неподвижно. Колин не заметил, как оказался рядом и поднял девушку на руки. Она была в сознании, просто оглушена падением.

После короткого стремительного броска вперед Шареб вернулся со свободно болтающимися поводьями. Крики в толпе продолжались.

Ариадна уперлась в грудь Колина и отстранилась. Во время падения шапочка слетела у нее с головы, рыжие волосы рассыпались по плечам.

— Колин! Приведи Шареба… скорее, тот уходит!

— Ты не можешь снова сесть в седло после падения!

— Не я… ты поедешь!

При этом девушка судорожно стискивала его плечи руками, в глазах было отчаяние. Толпа неистовствовала. Жеребец кругами гарцевал вокруг Колина и Ариадны, его гриву и хвост раздувал ветер с моря. Взгляд его, однако, был прикован не к хозяйке, а к ветеринару.

— Прошу тебя, милый, сделай это! Ради меня…

Колин глянул в сторону трассы. Черный Патрик был уже далеко. Он медленно опустил Ариадну на песок… и вдруг, словно увлекаемый силой много сильнее его, одним ловким прыжком взлетел на спину Шареба. Тот как будто того и ждал. Колин не успел еще открыть рот, чтобы скомандовать «вперед», а жеребец уже рванулся с места.

Даже в тот день, когда он уносил их с Ариадной от погони, Шареб не бежал так быстро. Колину приходилось бывать в сражениях, когда свинец пел у самого уха, когда смерть проходила на волос от него. Он пережил немало штормов и шквалов, гнев двух адмиралов, рану, которая могла стоить ему если не жизни, то ноги, но никогда не случалось ему испытывать такого всепоглощающего страха, как теперь, когда он несся вдоль полосы песка, как Мюнхгаузен на ядре.

Не только краски толпы слева от него, но даже, кажется, и крики ее сливались в одну пеструю ленту. Ветер свистел в ушах, рвал ворот рубашки, хлестал по лицу черной гривой, так что слезы выступали на глазах.

Воздух превратился в плотную упругую массу, которая давила на грудь. Махнув рукой на правильную посадку, Колин прильнул к вытянутой шее жеребца. Шареб-эр-рех не бежал, не скакал и даже не мчался — он струился над землей, и только мышцы, так и ходившие под взмыленной: шкурой, говорили о том, что ноги его движутся.