– Не надо сопротивляться мне, Джордж, – буркнул монарх.

Кларенс продолжал упрямиться, и король как будто бы увеличился в росте и еще сильнее побагровел. Гнев производил в нем физическое изменение, и оба брата ощутили, что в зале появилось нечто грозное.

– Уорик был лишен всех прежних титулов, Джордж. Ты об этом забыл? Я могу передать их все твоему брату, как собственность короны… Что ты будешь делать в подобном случае? Помчишься за помощью в мой парламент? Обратишься к моим милордам? И скажешь им, что твой брат действует согласно законам Англии и эти законы тебе не по вкусу?

– Эдуард, сейчас в судах находится тысяча дел, у меня самого их около сорока! – запротестовал средний из братьев. – Я прошу у тебя одного – не отбирай у меня то, что станет моим после завершения судебных процессов.

– Нет, Джордж, теперь все будет иначе, так, как скажу я, – заявил правитель. – И если ты дерзнешь оспаривать мои решения в суде, то выступишь против меня, против своего короля. Не советую тебе идти на риск, Джордж. Родство сохранит тебя – до определенной черты. Около которой ты сейчас, кстати, стоишь.

Эдуард поднялся со своего тона, возвышаясь над обоими братьями. Кларенс некоторое время стоял перед ним, содрогаясь от ярости, а затем выругался, повернулся на месте и буквально вылетел из зала, так что плащ развевался за его спиной, после чего в гневе захлопнул за собой дверь.

Посреди воцарившегося в зале удивленного молчания Глостер медленно повернулся к старшему брату, который уже опускался на место. Брови его были подняты, и он сразу отмахнулся от непроизнесенного вопроса:

– Да, Ричард, забирай те поместья, о которых мы говорили. Кларенс – дурак. Однако на этом, возможно, его притязания закончатся, и он не посмеет бросить мне вызов. Если же нет… – Фраза эта не нуждалась в окончании.

– Надеюсь на это, – проговорил Глостер. – Джордж – слабый человек, однако он наш брат.

– И скоро еще раз станет дядей, если ему хватит ума какое-то время не попадаться мне на глаза.

– Значит, Элизабет в положении? Опять? – усмехнулся Ричард. – Как я понимаю, вы долго не встречались.

Эдуард с раздражением тряхнул головой:

– Я не люблю ее, брат. Однако она умеет соблазнять меня… И уже опять блюет по утрам. Это, наверное, оттого, что у меня такое крепкое семя. Стоит только посмотреть на нее, и пожалуйста – опять брюхата.

– Будем надеяться, что у твоего сына родится брат, – проговорил Ричард. – Мне, скажем, не хотелось бы, чтобы у меня были одни только сестры. – Он заметил, что король поднимает руку, чтобы отмахнуться от его слов или отделаться какой-либо шуткой, и добавил: – Можешь поверить мне. Я действительно надеюсь на то, что родится мальчик и у них будет так… как у нас с тобой. У меня есть друзья, Эдуард. Но то, что соединяет меня и тебя, я ценю. Главное, что мы доверяем друг другу. В особенности после смерти отца. Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой больше, чем кем бы то ни было. Хотя, видит Бог, угодить тебе трудно.

– Спасибо тебе, – ответил Эдуард. – Мне по-прежнему не хватает отца. Я вхожу в его былые покои, а его там нет… До сих пор не могу в это поверить.

Король улыбнулся, и Ричард заметил, что глаза его наполнились влагой. Эдуард кашлянул, а потом шмыгнул носом, и эти громкие звуки вывели его из лирического настроения.

– Но если Джордж посмеет выступить против меня из-за этих поместий… – вернулся он к прежней теме. – Брат он мне или нет, Ричард, но я король Англии. И крови мне пришлось повидать больше, чем положено человеку. Я заслужил свой мир.

* * *

Джаспер Тюдор рухнул на мягкую подушку своего кресла, словно ему отказали ноги. В руках его оказался листок пергамента, исписанный, потом затертый песком и зачищенный, а еще позже заново испещренный черными буковками, лишившими Джаспера всякой надежды. Ему хотелось швырнуть этот листок в зев кухонной печи, и он уже даже шевельнул рукой, но вовремя остановился. Генри тоже захочет прочитать это письмо. Видит Бог, оно и в самом деле касается его.

И, словно в ответ на его мысли, мальчишка сам объявился на кухне – с веревочкой, на которую были нанизаны воробьиные тушки. Дядя научил его ставить силки на пташек, а потом печь с ними пироги. Довольная физиономия Генри невольно заставила Джаспера улыбнуться, хотя рука его, державшая пергамент, ощутимо дрожала.

– Сядь-ка сюда, Гарри, – проговорил он негромко, указав на второе кресло.

В крошечном домике хватало места только для них двоих. Впрочем, даже за то короткое время, которое прошло после их появления в этом доме, он как бы оброс уютом. Однако старшему Тюдору впервые сделалось здесь душно. Взяв Генри за руку, он кивнул в сторону двора:

– Впрочем, дым ест мои глаза, Гарри. Лучше пройдемся. У меня есть новости из дома.

Джаспер проследил за тем, как племянник положил на стол ниточку с воробьями, оставившую цепочку ярко-красных капелек на полированной поверхности. Он вдруг обнаружил, что не может отвести взгляд от этой цепочки. Наконец, заставив себя отвернуться, Джаспер первым вышел на теплый вечерний воздух.

Какое-то время оба они молчали. Старший Тюдор шел, удаляясь от маленького дома; он двинулся по тропинке мимо голубятни, а потом направился на большое поле, уходившее в долину. На гребне холма высился сухой дуб: кора облетела с него, оставив открытой древесину, выбеленную до цвета старых сливок солнцем и долгими десятилетиями. Подойдя к стволу, Джаспер погладил его гладкую поверхность, а потом поднял вверх листок пергамента, и племянник с опаской воззрился на письмо.

– Жаль, что так получилось, Гарри, но мы с тобой не можем вернуться домой, – вздохнул пожилой Тюдор. – Эдуард Йоркский победил во всех сражениях, а король Генрих отправился к праотцам… да помилует Господь его душу! Они говорят, что он умер от разбитого сердца и от отчаяния, но мне думается, что Йорки познакомили его с веревкой.

– Он был добр ко мне, – сказал Генри. – Мне было хорошо с ним. А моей матери ничего не грозит?

Джаспер кивнул:

– Она говорит, что нет. Да ты сам прочтешь это письмо, обещаю. Люди короля не преследуют женщин, они охотятся только на мужчин из твоего рода. Поблагодари за это Бога в своей вечерней молитве.

Глаза Генри сделались невеселыми, и он кивнул:

– Поблагодарю. А она в таком случае не приедет к нам? Мне бы… хотелось этого.

Джаспер показал ему письмо.

– Она не писала об этом. Но если ей будет что-то грозить, поверь мне на слово, Гарри, я увезу ее – так же, как увез тебя.

Доля напряженности оставила его племянника, и старший Тюдор свежими глазами увидел, как верит в него мальчик. Вера эта терзала его сердце. Вокруг сухого дуба зеленели поля, лето наполняло землю своей красотой, однако Джасперу было холодно и неуютно посреди новой жизни: горе и скорбь отягощали его. Теперь не суждено ему со славой вернуться в Пембрук, и племянник его не увидит Ричмонда и королевского двора. Их ждет долгое изгнание и ежемесячная горстка монет от французского короля – на красное вино и прокорм.