На сей раз слуга не вел беседу через узкую щелочку, а с недовольным видом открыл дверь и пропустил суперинтенданта со спутником.

Их проводили в небольшую комнату, убранную в серых тонах, и оставили ждать, пока Бенсон сообщит хозяину о приходе гостей.

Сержант неуверенно огляделся по сторонам и почесал подбородок краем фетровой шляпы.

– Претензия на тонкий художественный вкус, – заметил он. – Вы, шеф, когда-нибудь задумывались о значении мебели и интерьера? Взять хоть эту тахту.

– А что в ней особенного? – поинтересовался суперинтендант, бросая презрительный взгляд на упомянутый предмет, представлявший собой широкую низкую тахту, покрытую жемчужно-серым бархатом.

– Точно не скажу, – откликнулся Хемингуэй. – Будь на ней гора подушек с небрежно свисающей золотой бахромой, я бы знал, что думать. А так ума не приложу. В любом случае, шеф, эта птичка высокого полета и обожает дорогие вещи. Что скажете о картинах? Как, по-вашему, это восточный стиль?

– Китайские гравюры, – лаконично ответил Ханнасайд.

– Не удивлюсь, если и остальные мои предположения оправдаются, – согласился Хемингуэй.

В этот момент отворилась зеркальная дверь, и на пороге появился Рэндол Мэтьюс. Он направился к гостям вальяжным шагом, держа двумя пальцами визитную карточку Ханнасайда.

– Еще один элемент антуража, – пробормотал сержант.

На Рэндоле был надет жемчужно-серый фланелевый костюм, идеально гармонирующий с обстановкой комнаты, хотя вряд ли он выбрал это одеяние преднамеренно. Оторвав взгляд от карточки, Рэндол пропел:

– Добрый день, суперинтендант! Добро пожаловать в мое скромное жилище. Не желаете пройти? – Он сделал жест в сторону комнаты, из которой появился. – Разумеется, приглашение относится к вам обоим. Представьте же мне своего друга.

– Сержант Хемингуэй. – Ханнасайд слегка нахмурился.

– Приветствую вас, сержант. Бенсон, возьми у сержанта шляпу.

Сержант, привыкший к разного рода ситуациям, и здесь не растерялся. Его интерес к хозяину квартиры разгорался все ярче. Вручив шляпу слуге, Хемингуэй последовал за суперинтендантом в соседнюю комнату, выходившую окнами на улицу. Создавалось впечатление, будто вся мебель здесь, за исключением книжных полок, обтянута испанской кожей.

Рэндол достал коробку с русскими сигаретами и предложил гостям. Услышав вежливый отказ, взял одну для себя и зажег, а потом указал на два кресла.

– Прошу, присаживайтесь! И прежде чем приступить к делу, умоляю, расскажите, каким образом был отравлен мой несчастный дядя!

Ханнасайд удивленно поднял брови:

– Значит, мистер Мэтьюс, вы считаете, ваш дядя был отравлен? А мне сказали, вы охарактеризовали подозрения миссис Лэптон как глупые выдумки.

– Наверняка так и было, – согласился Рэндол. – И я без колебаний повторю свои слова, если речь пойдет о заявлениях дорогой тетушки Гертруды. Но у меня прекрасная интуиция, уважаемый суперинтендант. Ваш дружеский визит наводит на мысль, что я ошибался. Я не стыжусь признавать свои ошибки, благо совершаю я их очень редко.

– Что ж, поздравляю, – сухо отозвался Ханнасайд. – Ваш дядя действительно был отравлен.

– Да, суперинтендант, разумеется. Иначе вы бы меня не навестили. Так позволите узнать, каким образом дядюшку отравили?

– Он умер в результате отравления никотином.

– Фу, как нехорошо! – воскликнул Рэндол. – Звучит пошло, даже вульгарно. Пожалуй, выброшу остаток сигареты.

– Я не собираюсь отнимать ваше время…

– Очень ценное время.

– …дольше, чем потребуется, мистер Мэтьюс. Поскольку мне известно, что вы являетесь не только наследником, но и главой семьи, счел необходимым вас навестить. Полиции нужно просмотреть бумаги покойного.

– А, так вам нужен дядюшкин поверенный в делах! – обрадовался Рэндол. – Не сомневаюсь, он вам понравится.

– Мне не известно его имя, – признался Ханнасайд. – Не окажете ли вы любезность…

– О, конечно! Его зовут Каррингтон.

Ханнасайд быстро просмотрел записную книжку.

– Каррингтон?

– Джайлс Каррингтон. Вообще-то Каррингтонов несколько, и я точно ходил в клуб на Адам-стрит для встречи с ними.

– Благодарю. Я хорошо знаю мистера Джайлса Каррингтона. А теперь будьте добры ответить на пару вопросов, и я больше не стану вас задерживать. Когда вы в последний раз виделись с дядей?

Рэндол наморщил лоб:

– А знаете, я уже прежде слышал эти слова. Вероятно, подразумевается Каррингтон-отец?

Ханнасайд чувствовал, как нарастает раздражение, но совладал с собой и с невозмутимым видом повторил вопрос:

– Так когда же?

– Вы имеете в виду «Гражданские войны»? – осведомился Рэндол. – Ох, простите, я думал, мы говорим о картинах! В последний раз я виделся с дядей Грегори в субботу перед его смертью. Это было…

– Двенадцатого мая. Вы были в тот день в Гринли-Хит?

– Действительно, был, – с содроганием признался Рэндол.

– Простите за любопытство, мистер Мэтьюс, но имеются ли конкретные причины, по которым вам запомнился этот визит? – задал вопрос Ханнасайд, заметив замешательство собеседника.

– Он оставил неизгладимый след в памяти, так как совпал с посещением моей драгоценной кузины… как же ее… миссис Крю. Нет, точно не помню.

– Больше вам нечего добавить?

– Как же, есть, – оживился Рэндол. – Это далеко не полная картина. Кузина привезла своего достойного всяческого сожаления отпрыска и решила, что я должен воспользоваться счастливым случаем и выразить неописуемое восхищение ее чадом.

Ханнасайд сделал вид, будто не заметил издевки, и, сдерживая раздражение, задал очередной вопрос:

– В тот день вы в последний раз виделись с покойным, верно?

– Да, – подтвердил Рэндол.

– У вас были хорошие отношения.

– Очень.

– Близкие отношения, мистер Мэтьюс?

– Вынужден просить вас, уважаемый суперинтендант, пояснить свою мысль.

– Хорошо, скажу по-другому. Вы пользовались доверием покойного?

– Не думаю. Есть во мне нечто не поддающееся определению, и эта особенность вызывает недоверие всего семейства к моей персоне.

– Тогда не могли бы вы оказать любезность и сообщить, имелись ли у покойного враги?

– При всем желании не могу, – любезно проворковал Рэндол. – Я также не могу сказать, были ли у него друзья.

– Вот как! – Ханнасайд, нахмурив брови, устремил на собеседника испытывающий взгляд. – А известен ли вам кто-либо, имеющий веские причины желать ему смерти?