— Нет, просто верили в нас, верили в то, что СССР — великое государство, что у него ясные перспективы. А сейчас, как ни прискорбно, этих людей просто жаль! Они в изгнании находятся, кое-кто — в тюрьмах, многие уже поумирали. Я до сих пор сожалею, что у нас даже нет возможности поблагодарить их за помощь.

— Ну а противник как против нас работал?

— Главной целью «западников» было проникнуть в наши группы войск за границей. Ведь эти группы являлись нашей основной силой, в первую очередь ГСВГ. Это был фронт, готовый для боя со всей новейшей техникой, какая только могла быть. Поэтому противник активно работал. Особенно американская, английская, да и французская разведки. Но и мы, повторю, в противовес им тоже активно действовали. Так, в 1955 году у нас было успешное проникновение в американскую разведку, в результате чего мы сумели выявить вокруг наших воинских частей 13 агентов-разведчиков. У них были рации, все шпионское оборудование — на случай, если обстановка обострится. Тогда им надлежало немедленно включиться в действия.

— То есть они были «законсервированные»?

— Да, из местных жителей, очень подготовленные. Я получил эти данные и доложил наверх, была прислана группа квалифицированных работников по оказанию помощи во главе с генералом Николаем Романовичем Мироновым, заместителем начальника 3-го управления. В итоге все эти агенты были арестованы: в то время серьезно обострилась международная обстановка, и нашему руководству надо было предметно доказать, что «западники» действительно готовятся к военным действиям.

— Успехи военной контрразведки впечатляют. Но ведь и у противника были свои достижения? Тот же пресловутый Пеньковский…

— Когда я руководил 3-м Управлением КГБ СССР, подобных случаев не было. Не то что я такой мудрый, просто думаю, что в тот период у нас в армейской среде была более надежная основа для того, чтобы не идти на связь с противником. Подобные случаи редко у нас были. Кстати, чаще всего через женщин прихватывали — в то время «женский вопрос» обостренно воспринимался всем руководством: и партийными комитетами, и политорганами, и командованием. Это сейчас свобода нравов, а тогда все сразу переходило на семейные обстоятельства — вы ведь помните, что разводы в армии не приветствовались, считались чуть ли не преступлением против нравственности, по какой бы причине они ни происходили. Так что при вербовке наших граждан иностранными спецслужбами компромат по линии «женской стороны» был на первом месте, а на втором — вопросы купли-продажи всяких товаров, которых у нас недоставало. «Идейная основа», о которой сейчас так много говорят, бывала редко.

— Ну а когда военнослужащие из наших групп войск бежали на Запад…

— Так ведь по той же причине в основном и бежали — по «женской линии». Немки очень активно искали пути к русским! Бывало, наши солдаты летом на реке купаются, а к ним с другой стороны эти проститутки немецкие плывут, «контакт» устанавливают. Но ведь кое-кто и из гэдээровских немок работал на «тех», чего уж говорить. Хотя всего только несколько случаев было (буквально один или два), что кто-то из бежавших на Запад военнослужащих работал затем на чужие спецслужбы. Массовым явлением побеги никогда не были, и возникали они, так сказать, обычно на бытовой основе.

— В число задач, решаемых органами военной контрразведки, входит и борьба с преступностью…

— Не было этого раньше! В то время, о котором я рассказываю, такую задачу нам не ставили. Хотя подобную информацию мы получали и остро на нее реагировали. При мне контрразведчики чаще всего сталкивались с этой чертовой «дедовщиной», на основе которой и вызревали всякие происшествия. А чтобы какие-то другие события — пожалуй, и не припомню.

— Иван Лаврентьевич, в пору пребывания на разных ответственных должностях вам приходилось работать с высшим руководством советских Вооруженных сил. Как складывались взаимоотношения с военачальниками?

— Скажу откровенно: они носили деловой, доверительный характер. Хотя и принципиальный. Я понимал трудности армейского руководства, они — наши трудности. В общем, мы взаимодействовали, каких-то серьезных противоречий между нами никогда не было.

— Как считаете, кого видели в вас наши армейские руководители?

— Думаю, что прежде всего истинно военного человека, каковым по природе своей я являлся всю жизнь начиная с военного училища. Ну и, понятно, военного контрразведчика.

— То есть человека, который должен в определенной сфере их контролировать?

— Нет, вот именно этого я не чувствовал. Я ведь стремился не контролировать их, а им помогать. У нас все время шла совместная работа: учения, другие спецмероприятия, в том числе с высшим руководством государства.

— Так что вы были для военного руководства своим человеком?

— Совершенно верно. Однако в результате у меня произошло серьезное осложнение отношений с заместителем председателя КГБ Циневым, который курировал наше 3-е управление. Наши личные взаимоотношения он довел до абсурда. А причиной стало то, что Цинев поставил под сомнение правомерность моих принципиальных, но доверительных отношений с руководством Министерства обороны и Генерального штаба, о чем был информирован и Андропов.

— Как отреагировал на ситуацию Юрий Владимирович?

— Председатель КГБ пытался разрядить обстановку, но сделать этого не смог даже он, несмотря на помощь секретаря партийного комитета и своего помощника Владимира Александровича Крючкова. Цинев ведь вел себя столь независимо потому, что имел прямые выходы на Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Это осложняло работу КГБ, особенно в кадровом составе.

— А все-таки почему Георгий Карпович поставил, как вы сказали, под сомнение правомерность ваших связей с руководством Минобороны?

— Дело в том, что в руководстве Министерства обороны, в свою очередь, к генералу Циневу проявлялась определенная настороженность, даже по возможности ограничивалось его участие в проводившихся мероприятиях. Поэтому при решении проблем государственной важности и отдельных вопросов я часто вынужден был исполнять роль связующего звена между председателем КГБ Андроповым и министром обороны Гречко, входившим тогда в Политбюро ЦК КПСС… Вот эти деловые связи с руководством другого силового ведомства не понравились генералу Циневу.

— Чем закончился для вас этот конфликт?

— В 1974 году я выбыл из центрального аппарата КГБ в связи с назначением руководителем Управления особых отделов КГБ в Германии. Андропов принял это решение по моей личной просьбе…

— Досадная история!.. Но еще один вопрос — как бы в завершение темы. С кем из министров обороны СССР вам довелось работать непосредственно?

— С маршалами Малиновским, Гречко, Устиновым. С Дмитрием Федоровичем, моим однофамильцем, были очень тесные контакты. На последнем учении, после которого его на самолете отправили больным, мы сидели в его резиденции с 9 до 3 утра. Он всем интересовался — и делами, и в персональном плане. В конце концов я ему напомнил: «Дмитрий Федорович, пора и отдохнуть, ведь по плану в 9 часов утра начало учения». — «Иван Лаврентьевич, не беспокойтесь — я сталинской закалки». Да вот видите. С Гречко у нас вообще очень давние отношения были — он меня знал с 1954 года. Так что каких-то проблем или противоречий у меня с военным руководством никогда не возникало. Отношения были спокойные, доверительные — шла обычная, нормальная работа. Как вы, надеюсь, смогли понять из моего рассказа, она в немалой степени отличается от деятельности территориальных органов.