думает, что я ракетчик, это ее дело. А я и не обязан ей докладывать. Во-первых, не имею права, а во-вторых...». А во-вторых, это его больное место. Не зажившая еще рана. Он ведь просился, да еще как просился в ракетные войска. Ему даже обещали, но когда с ним принялся беседовать полковник из ракетных войск — им обоим сразу стало ясно, что они разговаривают на разных языках. Полковник моментально потерял к нему интерес и, наверное, только из вежливости спросил: — А чем вы увлекались в школе? О математике и физике не спрашиваю, и так видно, что по этим предметам вы отличником не были.

— И даже хорошистом не был, — признался Гриша. Тут не соврешь. И нечестно. И бесполезно: этого полковника не проведешь.

— Так зачем же вы в ракетные войска проситесь? — спросил полковник. — Что вы у нас будете делать? Подумайте. Без математики и физики у нас, если хотите знать, и щей не сваришь. Ну, а вы — я вам прямо скажу, молодой человек, в ракетчики проситесь из моды. Боитесь прослыть отсталым. Вот поэтому я вас и не возьму.

Яранцев сильно обиделся на полковника-ракетчика (наверное, потому и обиделся, что тот угадал и сказал чистую правду) и написал новое заявление в военкомат. А пока его разбирали, ушла всякая возможность попасть в морскую пехоту (он и сейчас иногда снится самому себе в элегантной черной форме морского пехотинца: на ногах — начищенные до блеска сапоги с укороченными голенищами, на груди — треугольник полосатой тельняшки, а на голове — чуть сдвинутый набекрень черный берет с красным вымпелом и небольшим золотистым якорем. Красота, сам заглядишься), а также в авиадесантные или пограничные части, то есть в те рода войск, в которые он охотно пошел бы служить, и осталась одна лишь неукомплектованная команда. И Яранцев за милую душу «загудел» сюда, в это подразделение. Будь они неладны, и математика, и физика! Из-за них он не сможет с гордостью сказать ни сегодня, ни завтра, ни своим детям, ни внукам: я летчик, я ракетчик, я десантник, я пограничник. Словом, ни сказок о нем не расскажут, ни песен о нем не споют, потому что все песни, и романы, и пьесы, и кино сейчас, и надолго, наверное, — только о ракетчиках, только о летчиках, только о десантниках, только о пограничниках, только о подводниках... А о нашей службе кто скажет, кто споет? Правда, послушать замполита Антонова, так нас в живую легенду надо, потому что мы всегда на передовой и постоянно выполняем боевую задачу. Можно не сомневаться, что капитан Антонов ни чуточки не преувеличивает, — думает Яранцев. — Можно не сомневаться, что служба наша очень нужна и очень серьезна. Не зря же нам выдают боевые патроны, когда мы заступаем на пост, не зря держат в караульном помещении готовые к бою пулеметы и ящики с гранатами. Несомненно, в подземных хранилищах, которые мы охраняем, лежит что-то очень нужное для обороны, что-то очень важное. Картошку и бураки не стали бы так охранять. Нет, ничего не скажешь, служба у нас не шуточная... но скучноватая. Не то, что у моряков или десантников. Словом, служба есть, а шика никакого.

Да вот поди и скажи им всю правду о своей службе, этим смешливым девчонкам. Что они понимают! Нет, лучше уж поговорим о чем-нибудь другом.

— В армию тебя в мирное время не возьмут, — сказал Яранцев Нине.

— А в ракетчики ее вообще не возьмут, — сказала Анука. — Она лошадница, ее место в кавалерии. Она без лошади и жить не может.

— А ты? — спросила Нина.

— И я не могу. Но я же в электронику не лезу.

— Ладно, будет вам, девушки, не ссорьтесь, — сказал Гриша. — А что, если мне на коне прокатиться, а? Не возражаете?

— А ты умеешь? — спросила Нина.

— А чего тут уметь? Тпру да но — это всякий сумеет.

— Ты только посмотри на него! — сказала Анука. — Видели мы таких хвастунов.

— А я не хвастаюсь, — возразил Гриша.

— Да ты и коня не удержишь, — сказала Анука.

— Почему это не удержу? Конь — одна лошадиная сила. А я на мотоцикле гоняю по четырнадцать — восемнадцать лошадиных сил. Понимаешь? Восемнадцать таких вот коняг. Не веришь? Да вот тебе мои права. Чистенькие, незапятнанные.

— Спрячь! — сказала Анука.

Гриша спрятал.

— А теперь садись на моего Арабулу, и мы поглядим, как ты управишься с одним конем. Ну что ж стоишь? Мы сгораем от любопытства.

Анука отвязала Арабулу, взнуздала его и протянула поводья солдату.

...Арабуле явно не понравилось, как этот незнакомый человек плюхнулся в седло. Словно желая узнать, чего он хочет, конь повернул голову и посмотрел на незнакомца... И Яранцев прочитал — он потом уверял всех, что это не выдумка, — недоуменный вопрос в глазах коня. Но что мог ему ответить Яранцев? Он и сам толком не знал, чего он хочет.

— Поводья, поводья подбери! — крикнула Анука.

Яранцев подобрал поводья, и Арабула перешел на рысь. Яранцев понял, что погибает, — он никогда не думал, что ехать на рысях так ужасно. Сейчас этот чертов конь вытряхнет из него душу, селезенку, печенку, мозги... И еще понял Яранцев, что конь неуправляем. Мотоцикл что! Мотоцикл забава, игрушка. А этот тебя превратил в забаву. Мотоцикл машина, он своей воли не имеет, он покорен воле водителя. А этот живой, черт его побери. И он сам везет тебя, куда хочет, у него свой характер, свой норов, он может полюбить и возненавидеть, может пожелать и не пожелать, может послушаться и не послушаться... И совершенно неизвестно, как его остановить:

— Стой, дьявол. Тпру! — Не останавливается. Наверное, не понимает по-русски. — Да стой же, тебе говорят!

Гриша рассердился на непокорного Арабулу и ударил его в бок каблуком. И не очень сильно вроде ударил. Но конь, видно, тоже рассердился и понесся во весь дух.

В первый миг — ничего, кроме испуга. Гриша схватился обеими руками за луку седла. Только бы удержаться. Но оказывается — галоп это намного лучше, чем рысь: тебя не подбрасывает, не встряхивает, галоп — это, пожалуй, даже приятно.

—