— Даже не знаю, как…

— Может, вы хотя бы попытаетесь, миссис Амброз? Давайте с самого начала. Что произошло?

— Ну… все получилось как-то само собой. Мистер Парадайн встал, и мы решили, что сейчас он произнесет тост — по крайней мере я так решила, а про остальных не знаю. Но он сделал совсем другое…

— Так. И что же вы запомнили? Просто перескажите своими словами.

Ирен повторила:

— Ну, я не знаю…

— То есть вы ничего не помните?

— Нет, я помню.

— Тогда давайте посмотрим, не сумеете ли вы мне помочь. С чего он начал?

Ирен засомневалась:

— Не помню. Он сказал, что нам не будет скучно… что у него неприятные новости… что мы все связаны родством или браком, что все в семье должны быть заодно, ну и так далее в том же духе…

— А потом?

— Не уверена, что об этом стоит говорить… не знаю, нужно ли…

Инспектор негромко произнес:

— Боюсь, я вынужден попросить вас продолжить. Расскажите то, что сохранилось в памяти.

— Ну, он говорил очень сложно, я даже не запомнила. Не думаю, что…

— Пожалуйста, миссис Амброз. Только то, что помните.

Ирен, сидевшая в шубе, задрожала. Она уже почти не сомневалась, что Фрэнк разозлится, и не знала, что делать. Если человек не хочет отвечать на вопросы полицейских, они начинают думать, что у него совесть нечиста. Но отвечать ей тоже не хотелось, поскольку теперь, когда в голове стали формироваться связные фразы, это были совсем не те фразы, что хочется произносить в присутствии полицейского, да и вообще чужого человека. Ирен запиналась, пересказывая речь Джеймса Парадайна.

— Он сказал… что кто-то… предал семью. Что кто-то… изменил семейным интересам… что это… один из нас.

Вайнер побагровел. Выходило, он не ошибся — что-то действительно произошло! Инспектор посмотрел на промокашку и увидел маленький ежедневник в кожаном переплете — обыкновенную записную книжку ярко-синего цвета, с золотыми цифрами «1942». Ему хотелось отвести взгляд от миссис Амброз. Не следовало пугать дамочку, не следовало… Инспектор собрался с силами и спросил:

— Он не уточнил, кто этот человек?

— Нет.

— Как по-вашему, он знал?

— Да… он так сказал.

— Мистер Парадайн заявил, что кто-то предал семейные интересы и что он знает виновника?

— Да.

Инспектор снова взглянул на Ирен.

— Вы молодчина, миссис Амброз. Что еще он сказал?

Ирен ощутила некое приятное волнение. Она молодчина — ее похвалили, — а говорить с полицией не так уж трудно, как она думала. Она с легким самодовольством продолжила:

— Это было ужасно. Я не знала, куда смотреть. Представляете, я ведь сидела рядом с ним. Просто жуть. Мы решили, что дядя Джеймс, наверное, сошел с ума.

— Он казался возбужденным?

— Нет-нет, потому-то мы и перепугались — он был абсолютно спокоен. Не знаю, как можно быть спокойным и говорить такое, но тем не менее…

— И что произошло дальше?

— Он еще поговорил в таком духе. А потом сказал, что будет ждать в кабинете до полуночи, и если кто-нибудь захочет… захочет признаться, он будет там, и… честное слово, не помню в точности, но… кажется, он пообещал, что не будет слишком суров, если виновный придет сам. Наверное, он это имел в виду, хотя про наказание тоже упомянул…

— Вы помните, что именно сказал мистер Парадайн?

Ирен задумалась.

— Нет… боюсь, нет. Что-то о том, что виновного накажут.

— Понятно. Наверное, все испытали облегчение, когда вечер закончился.

— О да.

— Вы видели мистера Парадайна потом?

— Нет-нет.

— Никто из гостей не попрощался с ним?

— Нет-нет.

— Вы поехали домой вместе?

— Да.

— По моим прикидкам, вы оказались дома без четверти десять. Кто-нибудь из членов вашей семьи выходил после этого?

Ирен покраснела, глаза у нее широко распахнулись. Она воскликнула:

— О Боже!

Вайнер подумал: «Ей-богу, тут что-то есть». Он пристально взглянул на нее.

— Кто выходил из дому?

Она заволновалась, и не без повода.

— Рина… моя дочь… понимаете, я не смогла ее разбудить.

Инспектор слегка остолбенел.

— А зачем вы ее будили?

— Ну, не то чтобы специально… то есть сначала, когда я приехала домой, то очень обрадовалась, что девочка крепко спит… потом я поговорила с сестрой, а когда вернулась в спальню и собралась ложиться, то подумала: по-моему, она спит слишком крепко.

— И?

— Я испугалась. Моя сестра ничего не понимает в детях. Я хотела позвать мужа, чтобы он посмотрел на девочку, но он ответил: «Чушь и ерунда». Он думает, я зря паникую. Но когда я взяла Рину на руки, она продолжала спать, и я страшно испугалась и попыталась позвонить доктору Гортону, но телефон не работал… а я и забыла. Я не дозвонилась и решила сбегать сама — он живет неподалеку, — ну и пошла.

— Вы пошли и привели доктора Гортона?

Ирен вновь смутилась.

— Нет, не привела, потому что он как раз сидел в машине и собирался куда-то ехать. Я закричала и побежала за ним, но он не услышал.

— Потом вы вернулись домой?

— Нет… не сразу. Я подумала, что, может, он ненадолго. Я походила по улице. Звонить я не решилась: миссис Гортон вечно твердит, что вырастила восьмерых детей и не тряслась ни над одним.

Лицо Вайнера было совершенно бесстрастным.

— Как долго вы ждали доктора Гортона, миссис Амброз?

— С полчаса. Потом я снова испугалась, все гадала, что стряслось с Риной, и вернулась домой. Я всю дорогу бежала, но, слава Богу…

— Девочка по-прежнему спала?

— Да. Муж страшно разозлился.

— Он хватился вас?

— Да. Он как раз искал меня, когда я вернулась, и явился в бешенстве.

— Который был час, когда он пришел?

— Не знаю… наверное, уже поздно. Я только и мечтала лечь и заснуть.

— Ваш муж сказал, куда ходил?

— Он сказал, что искал меня.

— Он не уточнил, где именно?

— Нет.

— Просто сказал, что искал вас?

Ирен густо покраснела.

— Он выразился очень невежливо, — ответила она.

Инспектор Вайнер сидел в массивном кресле и смотрел на начальника полиции, расположившегося по другую сторону уютного камина. Главный констебль, полковник Босток, был жилистым малорослым мужчиной с коричневой сморщенной кожей, яркими блестящими глазами и неизменно бодрым выражением лица. Ему стукнуло шестьдесят, и он выглядел как человек, который наслаждался каждой минутой жизни. Ему не мешало даже то, что он овдовел: миссис Босток умерла так давно, что все печальные воспоминания давно изгладились из памяти. Три дочери Бостока, служившие в вооруженных силах, были здоровыми и приятными молодыми женщинами, не доставлявшими ему никаких хлопот. Одна из них находилась за границей, две другие получили недельный отпуск, который проводили дома.