9

Надеяться занять положение постоянной любовницы брата герцога было чрезмерно высокой амбицией для воровки с Большого базара. Иньянна не питала никаких иллюзий по поводу своих отношений с Калейном. Несомненно, Дюранд Ливолк выбрал ее за одну только внешность, за красивые глаза, густые яркие волосы, возможно, за манеру держаться. Калейн, хотя, конечно, ожидал, что она окажется несколько ближе к его классу, очевидно нашел кое-что заманчивое в том, чтобы сблизиться с женщиной из самых низов общества, и в результате она получила прекрасный вечер на Нарабальском острове и ночь в Ниссиморнском окоеме. Это была прекрасная интерлюдия в ее мечтах, а утром ей предстояло возвратиться на Большой базар с воспоминаниями, которые она будет хранить всю жизнь, и с этим ничего нельзя было поделать.

Но все вышло не так.

Они совсем не спали той ночью — интересно, это было результатом действия драконьего молока, думала она, или таким он был всегда? — и на рассвете они нагишом отправились гулять по огромному дому, и хозяин показывал ей свои сокровища, а когда они завтракали на веранде, выходившей в сад, он предложил ей устроить днем пикник в его собственном парке в Истмое. Значит, приключение не должно было ограничиться одной ночью? Она задумалась было, не стоит ли ей послать Сидоуну на базар сообщение о том, что она не вернется и днем, но сразу же поняла, что Сидоуну не нужно ничего говорить. Он сделает из ее молчания верный вывод. Она не хотела причинять ему боли, но, с другой стороны, их связывали друг с другом лишь обоюдные удовольствия. Теперь она оказалась вовлечена в одно из крупнейших событий своей жизни, и когда вернется на Большой базар, то вернется не ради Сидоуна, а просто потому, что приключение закончится.

Она провела с Калейном следующие шесть дней. Днем они плавали по реке в его роскошной яхте, или гуляли, взявшись за руки, по парку герцога, где обитало много таких же зверей, какими она любовалась в Парке Сказочных Зверей, или просто лежали на веранде Ниссиморнского окоема, следя за тем, как солнце проплывает над материком от Пилиплока к Пидруиду. А по ночам они кутили; пировали то на одном, то на другом из плавучих островов, то в доме какого-то знатного семейства, а однажды даже во дворце самого герцога. Герцог очень мало походил на Калейна: он был намного крупнее и намного старше, с грубоватыми манерами и держался так, словно смертельно устал. Все же он сумел быть чрезвычайно любезным с Иньянной, обращался к ней с величайшим почтением и серьезностью и ни разу не заставил ее почувствовать себя уличной девкой, которую знатный вельможа подцепил на базаре. Иньянна проплывала сквозь все эти события с ощущением почти равнодушного приятия, какое, бывало, испытывала в снах. Она знала, что демонстрировать вельможам преклонение перед ними глупо, что такое поведение может произвести лишь отталкивающее впечатление. Притворяться, что она одного с ними ранга и равна по образованности и светскости, было бы еще хуже. Но она сумела держаться скромно, без униженности, достойно, но без хвастовства, и это было именно то, что нужно. Спустя всего лишь несколько дней ей уже казалось естественным сидеть за одним столом с сановниками, недавно возвратившимися с Замковой горы со свежими сплетнями насчет короналя лорда Малибора и его придворных. Иногда кто-нибудь вспоминал, как охотился возле северных граничий вместе с понтифексом Тиеверасом, когда тот был короналем при Оссиере, а кто-то недавно возвратился после бесед во Внутреннем храме с Хозяйкой Острова Сна… Находясь в обществе сильных мира сего, она почувствовала такую уверенность в себе, что если бы кто-либо из них обратился к ней с вопросом: «А вы, госпожа, чем занимались в последние месяцы?» — то она, нисколько не колеблясь, ответила бы: «Воровала на Большом базаре», как она сделала в первый вечер на Нарабальском острове. Но вопрос не возникал: на этом уровне общества, поняла она, никто никогда не проявлял праздного любопытства — к другим, а предоставлял всем возможность обнародовать свои биографии в той степени и с той точки зрения, какую они предпочитали.

И потому, когда на седьмой день Калейн велел ей приготовиться к возвращению на базар, она не стала спрашивать его, перестало ли ему нравиться ее общество, или она просто надоела ему. Он выбрал ее себе в спутницы на время; теперь это время закончилось, и так тому и быть. А она никогда не забудет эту неделю.

Хотя, конечно, возвращение в логово воров было для нее ударом. Роскошная парящая лодка довезла ее от Ниссиморнского окоема до Пилиплокских врат Большого базара, и слуга Калейна вложил ей в руки коробочку с теми драгоценностями, которые Калейн дарил ей в течение этой недели, их недели. Потом машина ушла, а Иньянна спустилась в потный хаос базара, и это было подобно пробуждению от редкого волшебного сновидения. Когда она проходила по переполненным, как всегда, торговым рядам, ее не окликнул ни один человек, так как на базаре ее знали в облике хилого и нескладного мужчины Кулибгая, а сейчас на ней была женская одежда. Она молча скользила сквозь бурлящие толпы, продолжая все еще ощущать вокруг себя ауру аристократизма, которая, однако, с каждой секундой таяла, уступая место набиравшим силу чувствам подавленности и утраты, ибо теперь ей стало окончательно ясно, что сон закончился и она вернулась в действительность.

Сегодня вечером Калейн должен был обедать с прибывшим с визитом герцогом Мазадонским, а завтра вместе с гостями отправиться на рыбалку — вернее будет сказать, в рыбацкую экспедицию — по реке Стейч, а послезавтра… Нет, этого она не знала, зато знала точно, что она послезавтра будет воровать кружева, склянки духов и отрезы ткани. В ее глазах вскипели было слезы, но она сдержала их, строго сказав себе, что это все глупости, что она должна не оплакивать свое возвращение из Ниссиморнского окоема, а скорее радоваться тому, что была вознаграждена неделей пребывания там.

В обиталище клана оказались только хьорт Бийорк и один из метаморфов. Когда Иньянна вошла, они просто кивнули, как будто не видели ее всего лишь несколько часов. Она прошла в свою комнату и сразу же переоделась в костюм Кулибгая. Но она не смогла заставить себя так же в один миг вернуться к воровству. Она аккуратно поставила коробочку с Драгоценностями и дорогими сувенирами, подарками Калейна, под кровать. Продав их, она смогла бы выручить достаточно денег, чтобы года два, а то и больше, не воровать, но она не собиралась расставаться даже с самой никчемной из этих безделушек. Выйду на базар завтра, решила она. Ну, а сейчас она легла ничком на кровать, которую ей предстояло снова разделить с Сидоуном, а когда вновь подступили слезы, она позволила им свободно течь, и через некоторое время поднялась, чувствуя себя почти успокоившейся, умылась и стала ждать появления остальных.

Сидоун приветствовал ее с достоинством дворянина. Он не стал задавать никаких вопросов по поводу ее приключения, не выказал ни намека на недовольство, никаких хитрых инсинуаций, а просто улыбнулся, взял ее под руку, сказал, что рад ее возвращению, предложил ей алханроэльского вина, которое только что украл, и рассказал пару историй о событиях, произошедших на базаре за время ее отсутствия. Она опасалась, что знание о том, что последним человеком, касавшимся ее тела, был брат герцога, помешает Сидоуну заниматься с нею любовью, но нет — едва они оказались в постели, он нежно, но решительно взял ее, и его обращение с нею оставалось все таким же теплым и ласковым, как и прежде. На следующий день, совершив положенный обход базара, они вместе поехали в Парк Сказочных Зверей и впервые увидели там госсимоля из долины Глэйдж — тело этого зверя был таким тонким, что его было почти невозможно разглядеть в лесу, — они следили за ним, пока он не исчез, слившись с окружающим пейзажем, и смеялись, как будто не разлучались вовсе.