Нельзя быть последовательным интернационалистом, пренебрегая интересами своего народа. В.И. Ленин писал: «Интернационализм на деле – один, и только один: беззаветная работа над развитием революционного движения и революционной борьбы в своей стране, поддержка (пропагандой, сочувствием, материально) такой же борьбы, такой же линии, и только ее одной, во всех без исключения странах»,

Антинародная сущность троцкизма всегда проявлялась в полном пренебрежении к интересам трудящихся. Звучит дико, но бедствия и тяготы народных масс вызывали… радость у приверженцев Льва Троцкого. Еще в речи на IX съезде партии он провозгласил: «Разруха, уничтожавшая и разбивавшая все на своем пути, вместе с тем очищала путь для нового строительства…».

Троцкий открыто объявлял себя сторонником «революционной агрессивности», требовал, чтобы страна победившего пролетариата несла на «красных штыках» революцию в другие страны. Свою ориентацию на «революционную войну» Советской России с международным капитализмом Троцкий не раз пытался подкреплять практическими действиями. Так, в 1919 году он рекомендовал направить 30—40 тысяч всадников в Индию, чтобы «дать прямой толчок восстанию угнетенных масс»… Ленинская партия, разумеется, отвергла эту авантюру.

После высылки Троцкого из СССР происходит примечательное преобразование его взглядов по вопросам войны. Теперь он из ультравоинственного демагога превращается в… пораженца! Он пророчествует, что война, в которую будет неизбежно втянут Советский Союз, завершится его гибелью. «Можем ли мы, – писал Троцкий, – ожидать, что Советский Союз выйдет из предстоящей великой войны без поражения? На этот откровенно поставленный вопрос мы ответим так же откровенно. Если война останется только войной, поражение Советского Союза неизбежно. В техническом, экономическом и военном отношении империализм несравненно сильнее. Если он не будет парализован революцией на Западе, то он сметет социальный строй, рожденный Октябрьской революцией».

Поминать русофобские суждения Троцкого мы все очень тогда любили, ибо выражался он на эти темы весьма круто, а цитировать приблизительно схожие высказывания Энгельса, Маркса или тем паче Ленина было никак невозможно, ибо отрицательный комментарий к ним исключался полностью (либералы-космополиты, напротив, любили цитаты о «нации рабов»). Вот по такому нехитрому принципу и строилась та скромная статья, которой мы все не придавали особого значения. Но подозрительный ум Андропова или Бобкова «со товарищи» решили совсем по-другому. Каким-то неведомым образом запахи из их лубянской кухни перенеслись за океан, а там и попали к Данлопу, он их и озвучил. А для нашего главного сюжета важно отметить лишь, что и накануне кончины Андропов не забывал о «русистах».

Какое он придавал значение этому идейно-политическому сюжету, видно из недавно опубликованных записей покойного уже поэта Феликса Чуева. Дарования его были не слишком блестящи, но прославился он на весь мир стихотворением 1969 года, опубликованным в «Молодой гвардии», о Сталине. Он предлагал создать грандиозный Мавзолей Победы в таких вот страстных строках:

С тех пор ничего подобного Чуеву опубликовать не удалось, сам ли он осторожничал, редакторы ли стояли на страже, неведомо, да и неважно. Но те строки не забывались. В том числе, как оказалось, и тайным «поэтом» Юрием Владимировичем. И вот произошло нечто немыслимое: Генсек в больнице вспомнил вдруг не слишком уж знаменитого тогда Чуева и объявил о своей симпатии к нему. Вся писательская Москва о том немедленно узнала, о чем автор свидетельствует с полной ответственностью. А Чуев описал этот невероятный в истории советской литературы случай точно и даже очень остроумно. Не пожалеем места на цитируемый отрывок из малотиражного журнала, ибо это не только развлечет читателя, но и даст ему точное описание быта и нравов тогдашнего Союза писателей, а также весьма тонких ходов Андропова.

ПОХВАЛА АНДРОПОВА

Может быть, я и сам бы не поверил в достоверность того, о чем сейчас расскажу, если бы это не произошло со мной. Но все, что было вокруг, поведение и облик людей, одинаковых во все времена, вызывают у меня снисходительную улыбку…

В конце 1983 года в перерыве заседания Пленума московских писателей ко мне подошел один из секретарей правления Союза писателей СССР Олег Шестинский:

– Старик, я написал о тебе статью…

Я удивился – с чего бы? Обычно меня либо ругали, либо – в последние годы старались не упоминать.

– У тебя такой читатель… – продолжал Шестинский.

– Какой?

– Не прикидывайся! Твои стихи похвалил один большой начальник.

А я и в самом деле ничего не знал и спросил:

– Кто?

– Член Политбюро… Сказать страшно… Генсек партии Андропов.

Подошел Владимир Фирсов:

– Учти, у Шестины нюх, как у енота!

Я решил, что это обычный писательский розыгрыш, и не очень поверил услышанному. Но встретил Егора Исаева – он тоже тогда был секретарем и тоже говорит:

– Милый ты мой человече, где ты, вообще сказать, бродишь? Тебя все ищут! Пойдем ко мне в кабинет, я тебе кое-что сообщу!

В кабинете в присутствии своего помощника Юрия Дудина Егор Александрович торжественно произнес:

– Твоим стихам дал высокую оценку Юрий, вообще сказать, Владимирович Андропов. Мне об этом сообщили товарищи Зимянин и Стукалин. Мы будем думать о большой, вообще сказать, ответственной работе для тебя. А сейчас тебя ждет Георгий Мокеевич Марков!

И я двинулся по коридору к первому секретарю правления, члену ЦК, депутату и дважды Герою. Тоня, его секретарша, встретила меня в приемной:

– Что было, что было! Позвонил Маркову Андропов и спросил о тебе: «У вас есть такой поэт? Передайте ему мой новогодний привет и пожелания творческих успехов!»

Я открыл дверь в кабинет Маркова. Георгий Мокеевич встал из-за стола и пошел мне навстречу. Я поздоровался и сказал, что семнадцать лет состою в Союзе писателей, а впервые в кабинете первого секретаря.

– Феликс Иванович, – укоризненно сказал Марков, – я так люблю ваши стихи!

Мы сели за стол, и Георгий Мокеевич внимательно и участливо стал расспрашивать меня о том, как я живу, в чем нуждаюсь. Тут бы и попросить что-нибудь, квартиру например. Но не так себя воспитал и ответил, что все у меня нормально.

– А как с изданием книг? – спросил Марков.

В том году я шагал по полосе везения, и в издательстве «Художественная литература» готовился однотомник моих избранных стихотворений, что не так часто удается поэтам при жизни. Уже прошла верстка, и это было до высочайшей похвалы, о которой, кстати говоря, в разговоре не упоминалось. Я сказал об этом однотомнике.

– Но у вас, наверно, наберется и на два тома? – спросил Марков. – Выйдет однотомник, а вслед за ним и двухтомник. Напишите заявление…