Он вышел на ярко освещенную площадь, запруженную повозками и людьми – отставшими от своих частей или просто перекусывающими в ресторанах. «Вы здесь задержитесь, сэр?» – спросил один из офицеров. «Нет, это чертовски опасно», – ответил Берд. Он понимал, что стоит батальону разбрестись, и его придется собирать несколько часов. В результате батальон двинулся из города прочь по темному склону холма – и сбился с дороги. Проблуждав до 2 ночи, они выбрались в Ремон, не дойдя пару километров до Бертри, и обнаружили там штаб 3-й дивизии. На просьбу Берда накормить солдат штабной офицер ответил: «Не получится, потому что в четыре мы снова отступаем, а вчера у нас ушло пять часов на сборы». Стрелки повалились спать в ближайших фермерских постройках, а кому-то из офицеров удалось раздобыть еды в небольшом кафе в соседнем селении Моруа.

Накануне вечером 2-й корпус издал «Боевой приказ № 6», начинавшийся со слов: «Завтра армия продолжит отступление». Однако в предрассветные часы 26 августа Смиту-Дорриену пришлось пересмотреть приказ. Многие части были так же измотаны и голодны, как и Ирландские стрелки, а кто-то до сих пор маршировал в темноте по направлению к Ле-Като. Командир корпуса сознавал, что попытка сегодня же продвинуться на юг может привести к разъединению, и тогда отставшие части нагонят немцы, которые уже наступают на пятки.

В качестве исторических личностей генералам иногда недостает колорита, однако к сэру Горацию Смиту-Дорриену это не относилось никоим образом. Двенадцатый из 16 детей в семье, молодой офицер транспортной службы в Зулуленде оказался одним из немногих уцелевших в разгромном сражении 1879 года при Изандлване, после которого его представили к Кресту Виктории за мужество при спасении отступавших с поля боя. Затем он набирался опыта в колониальных войнах и сражался при Омдурмане, где крепко подружился с Китченером. Бурская война упрочила его репутацию, и после этого он прошел череду командных должностей. Убежденный сторонник реформы армии, он агитировал за винтовки и проповедовал пулеметы. В июле 1914 года Смита-Дорриена отправили в летний лагерь частного кадетского корпуса выступить перед несколькими тысячами кадетов, где, к изумлению пропитанной духом ура-патриотизма аудитории, он заявил, что «войны необходимо избежать любой ценой; война ничего не решит; вся Европа, и не только она, будет лежать в руинах; людские потери будут настолько велики, что невосполнимые утраты понесут целые народы». В то время большинство кадетов в зале поморщились, услышав эти «еретические» речи, однако те, кому посчастливилось дожить до 1918 года, вспоминали искренность и независимость мышления Смита-Дорриена с уважением.

Командиром 2-го корпуса он стал неожиданно, сменив генерал-лейтенанта сэра Джеймса Грирсона, внезапно скончавшегося от сердечного приступа. Сибаритский образ жизни и внушительные объемы Грирсона плохо сочетались с тяготами активной военной службы, однако его смерть стала тяжелым ударом, поскольку, как бывший военный атташе в Берлине, он хорошо знал немецкую армию. Китченер выдвинул Смита-Дорриена на смену Грирсону, надеясь, что тот сумеет противостоять Френчу, который его терпеть не мог. В целом спокойный и крепкий, новый командир корпуса был склонен к вспышкам крайней ярости, бросавшей подчиненных в дрожь и побудившей начальника штаба подать в отставку после Монса.

Однако именно этот человек командовал 26 августа при Ле-Като. Перед рассветом Смит-Дорриен посовещался с теми высшими офицерами, которых смог собрать. Алленби, командовавший кавалерией, доложил, что и люди, и лошади «порядком выдохлись». Если 2-й корпус не начнет отступать до зари, неизбежно придется сражаться, поскольку враг уже близко, добавил он. Хьюберт Гамильтон, командующий 3-й дивизией, заявил, что до 9 утра его часть выступить не может никак. 5-я дивизия оказалась еще более медлительной, а 4-я (выгрузившаяся с поезда после переезда из порта только вечером 24 августа и пока ожидающая части обеспечения) увязла в арьергардных боях. Смит-Дорриен спросил Алленби, согласен ли тот поступить под его командование. Кавалерист ответил, что да. «Отлично, джентльмены, значит, мы сражаемся, – патетически провозгласил командир корпуса. – А генерала Сноу [командующего 4-й дивизией] я тоже попрошу перейти под мое командование».

Присутствующие офицеры вздохнули с облегчением. После хаоса и неразберихи, царивших в войсках последние три дня, наконец обозначилась четкая задача, которая их воодушевила. Известие о том, что половине британской армии придется вести второй бой августовской кампании без поддержки и руководящих указаний верховного главнокомандующего, обрадовало поначалу и сэра Джона Френча, узнавшего об этом из доставленного в штаб на автомобиле донесения. Позже он публично отрекся от своей реакции, обличив Смита-Дорриена в мемуарах. Однако, учитывая затруднительное положение, в котором оказался 2-й корпус, сложно представить, что его командир мог бы отреагировать иначе. Он предложил попытаться нанести немцам «останавливающий удар», чтобы получить передышку для возобновления отступления. Смит-Дорриен надеялся на поддержку 1-го корпуса, не получив от Френча даже намека, что Хейг продолжает отступать, оголяя правый фланг 2-го корпуса.

В 7 утра Смита-Дорриена позвали к телефону железнодорожной сети – звонившим оказался Генри Вильсон. Заместитель начальника штаба передавал решение главнокомандующего: 2-й корпус должен возобновить отступление. Поздно, сказал Смит-Дорриен, войска уже вступили в бой и до темноты прерваться не смогут. Позже Вильсон утверждал, что ответил на это: «Удачи! Впервые за три дня я слышу чей-то бодрый голос». Однако, судя по всему, сэр Генри оценил перспективы 2-го корпуса крайне пессимистично. Позже в тот же день Смит-Дорриен в разговоре с Джеймсом Эдмондсом сетовал на то, что его держат в неведении относительно общей картины, и на то, как трудно в одиночку принимать такое серьезное решение. Эдмондс попытался его успокоить: «Не волнуйтесь, сэр, вы поступили правильно»{490}. На это генерал возразил, что в ставке главнокомандующего явно считают иначе: «Этот Вильсон сказал утром по телефону, что, если я приму бой, будет еще один Седан» – имея в виду разгромное поражение французов в 1870 году.

Получив сообщение от Смита-Дорриена, что он намерен остаться в Ле-Като и оказать сопротивление, начальник штаба сэра Джона Френча сэр Арчибальд Мюррей решил, что на этом британским экспедиционным войскам придет конец. Его реакция могла бы показаться слишком театральной, если бы не была абсолютно искренней – он рухнул в глубокий обморок. Его коллега Чайлдс по прозвищу Фидо решил спасти положение: «Не надо врача, у меня есть пинта шампанского»{491}. «И они влили ее в Мюррея. В пять утра! – сардонически констатировал Джеймс Эдмондс. <…> “Кудряшка” Берч, который как раз объезжал поле, с растущей яростью разыскивая кавалерийские бригады, потерянные Алленби, передал распоряжение из ставки главнокомандующего – “сберечь кавалерию и конную артиллерию”». В это время штаб Френча находился в состоянии прогрессирующего сумасшествия.

Теперь и в последующие дни главнокомандующим и его штабом владели пораженческие настроения и настоящая паника. Жоффр убедился в этом лично, когда чуть позже утром прибыл в Сен-Кантен обсудить свой новый план кампании с британцами и командующим 5-й армией Ланрезаком, пока корпус Смита-Дорриена бился не на жизнь, а на смерть в нескольких километрах к северу. Встреча состоялась в мрачном, заставленном мебелью буржуазном особняке недалеко от главной улицы, где обосновался сэр Джон Френч. Ланрезак, будучи с утра в дурном расположении духа, раскритиковал и Жоффра, и Френча (перед его собственным штабом), ошеломив и даже вызвав негодование обоих. Он согласился с утверждением Жоффра, что 5-й армии жизненно важно продолжать контратаку, чтобы оттеснить немцев, и обещал, как только его отступающие войска оставят позади окружающие Авен леса, где артиллерия не могла как следует развернуться, возобновить наступление на открытой местности.