В ее глазах появились слезы, но они были связаны не с Элизабет, как решил Генрих. Ему захотелось утешить Катрин.

— Это пройдет, Катрин. Причина в том, что она еще ребенок.

— У нее такой трагический вид.

— Мы знаем, что это временная печаль. Все не так плохо, как кажется.

Она была охвачена отчаянием; Катрин испытывала единственное желание — не отпускать Генриха.

— Что нам известно о Филиппе?

— Он — король Испании, один из могущественнейших монархов Европы… мы можем гордиться тем, что наша дочь выходит за него замуж.

Катрин шагнула к Генриху, прижалась к нему.

— Ты очень мне помогаешь, Генрих. Ты такой надежный, здравомыслящий.

Ее дрожащие пальцы гладили его камзол, поглядев на лицо мужа, она увидела, что он добродушно улыбается. Он не знал, что к нему прильнула сгорающая от страсти женщина. Он считал ее лишь встревоженной матерью.

— Ну, Катрин. Твое беспокойство вполне естественно. Но мы не можем больше задерживаться. Спустимся к арене. Ты слышишь, с каким нетерпением они ждут начала турнира?

Он взял ее за руку и повел из комнаты.

Когда они вышли из дворца, пение труб возвестило о появлении королевской четы. Толпа бурно приветствовала их.

— Да здравствует король! Да здравствует королева! — кричали люди.

Да, подумала Катрин. Да здравствует король! Да здравствует королева! Святая Дева, помоги нам пережить этот турнир.

Тревога не отпускала Катрин в течение всего дня. Лучи солнца обжигали королеву, сидевшую на галерее с герцогом Савойским и знатными дамами, но еще сильнее ее душу жгла ненависть к Диане, седовласой и величественной; герцогиня де Валентинуа, как и прежде, не сомневалась в чувствах короля.

Героем дня был Генрих. Это справедливо, думала Катрин. Он выглядел великолепно на норовистом жеребце, подаренном герцогом Савойским.

Он выбрал себе в противники молодого капитана шотландской гвардии, некоего Монтгомери — красивого юношу и умелого бойца.

Катрин пережила мгновение страха, когда шотландец едва не сбросил короля с коня. Толпа испуганно ахнула Катрин подалась вперед, затаив дыхание. Она молилась. Но король удержался в седле.

— Ура! — закричал преданный ему народ; король смело устремился навстречу капитану. — Ура! Да здравствует король!

Шотландец упал на землю; Генрих одержал победу.

Катрин почувствовала, что ее ладони вспотели. Как она испугалась! Это было всего лишь забавой. Она слышала крики ликования Король Франции должен был одержать верх над иностранцем.

Генрих появился на галерее и сел рядом с Дианой. Утолив жажду, он принялся обсуждать поединок с герцогом Савойским и дамами. Желая похвалить молодого Монтгомери, он послал за ним.

— Вы отлично сражались, — сказал король. — Вы были достойным противником.

Монтгомери поклонился.

— Выпейте с нами, — предложил король.

Монтгомери заявил, что сочтет это за честь.

Посмотрев на молодого человека, Генрих внезапно произнес:

— Думаю, что, сражаясь с кем-то другим, вы бы стали победителем.

Монтгомери слегка покраснел.

— Ваше Величество, вы превзошли меня в мастерстве.

Герцог и дамы зааплодировали, услышав эти слова, но Катрин, наблюдая за королем, которого она хорошо знала, поняла, что в душе Генриха зародились сомнения. Они имели под собой почву. Молодой Монтгомери был великолепным бойцом; Генрих сохранял свою форму, но ему уже шел пятый десяток.

— В настоящем спорте нельзя поддаваться, — сказал Генрих. — Лавровый венок, полученный благодаря высокому положению, невозможно носить с достоинством.

Монтгомери не нашел, что ответить на это, и король тотчас объявил о своем желании сразиться с капитаном Монтгомери еще раз до заката солнца.

— Ваше Величество, — сказал герцог Савойский, — сегодня жаркий день, и вы уже заслужили почести. Почему не устроить этот поединок завтра?

— Мне не терпится, — улыбнулся Генрих, — снова померяться силой с этим молодым человеком. Я не желаю ждать до завтра. Мой народ обрадуется, увидев меня на арене. Я хочу устроить зрелище для многих верных подданных.

Молодой шотландец забеспокоился. Он испугался, что победа над королем сделает его одиозной фигурой. Он значительно моложе короля. Щекотливая ситуация, подумал капитан.

Он попытался отказаться от нового поединка, но это только укрепило мнение короля, что при желании капитан мог выбросить его из седла.

— Идемте, — сказал Генрих. — Сражайтесь в полную силу.

Капитан не мог проигнорировать приказ короля. Мужчины выехали на арену.

Обрадованная толпа снова зашумела; участники поединка замерли друг напротив друга, подняв копья; вдруг воцарившуюся на мгновение тишину нарушил голос мальчика, выбежавшего вперед с нижней галереи. Бледный подросток пронзительно закричал:

— Ваше Величество, не сражайтесь!

Над галереями пронесся шелест голосов. Затем кто-то схватил мальчика и увел его. Но Катрин, почуяв приближение беды, встала. Она закачалась от головокружения. Диана поддержала ее.

— Мадам, королеве дурно, — услышала Катрин голос герцогини. — Помогите мне…

Катрин посадили на ее прежнее место. Она знала, что уже поздно что-либо предпринять. Бой начался, и через несколько секунд все было кончено.

Монтгомери ударил короля в латный воротник; копье скользнуло по металлу, забрало поднялось, и острие вонзилось в правый глаз Генриха.

Король, пытаясь сдержать стон, попробовал поднять свое копье, но ему не удалось это сделать. Все замерли; король упал лицом вперед.

Секунданты тотчас подхватили Генриха и стали снимать с него защитную броню.

Катрин стоя старалась разглядеть лицо, которое она любила; оно было залито кровью. Потеряв сознание, Генрих упал на руки его людей.

Диана стояла рядом с Катрин; герцогиня сжимала пальцами черно-белый атлас своей юбки; ее лицо было пепельно-белым.

Король умирал; копье вошло ему в глаз, и помочь Генриху не мог никто. Возле постели короля находились лучшие доктора, хирурги и фармацевты страны. Филипп Испанский прислал своего знаменитого хирурга, Андре Весаля. Короля нельзя было спасти.

У него был сильный жар. Он повторял только одно — никто не должен винить Монтгомери. Таково было настоятельное желание короля. Люди уже говорили, что молодой человек был протестантом и его подговорили сделать это, но король потребовал, чтобы все вспомнили, что капитан не хотел сражаться. Пусть Монтгомери не корит себя, сказал король, он всего лишь исполнил приказ.

Генрих замолк, потеряв сознание. Ни уксус, ни розовая вода не привели его в чувство.