собираются умертвить часть нейронов, которые я использую во взрослой жизни. Это уже другое дело. Все нейроны, которые я использую сейчас, зачем-то мне нужны. Я вновь поднимаю руку.

– Да… Лу! – Это говорит доктор Рэнсом. Голос у него напряженный. Кажется, он думает, что я задаю слишком много вопросов.

– Значит… вы уничтожите часть старых нейронов, чтобы освободить место для новых?

– Не то чтобы уничтожим… – говорит он. – Это сложный процесс, Лу, вы вряд ли поймете…

Доктор Хендрикс бросает на него быстрый взгляд.

– Мы не тупые, – бормочет Бейли.

– Я знаю, что такое резорбция, – добавляет Дейл. – Это значит, старая ткань отмирает, на ее месте появляется новая. У моей сестры был рак, они запрограммировали ее тело, чтобы ткань опухоли отмерла и заменилась другой. Если нейроны отмирают, их больше нет.

– Да, наверное, можно сказать и так, – говорит доктор Рэнсом, и вид у него еще более напряженный.

Он бросает на меня сердитый взгляд: наверное, сердится, что я начал этот разговор.

– Да, верно! – вмешивается доктор Хендрикс – у той вид не напряженный, а радостный, как у ребенка, который собирается прокатиться на карусели. – Мы резорбируем нейроны, образовавшие неправильные связи, и вырастим новые, которые сформируют правильные связи!

– Отмирают – значит отмирают, – настаивает Дейл. – Вот и вся правда. Скажите правду.

Дейл начинает сердиться, у него очень быстро дергается глаз.

– Какие-то нейроны отомрут, а новые могут и не вырасти!

– Нет! – очень громко говорит Линда. – Нет, нет и нет! Не лезьте в мой мозг! Не разбирайте его на части! Нет! Это нельзя! – Она опускает голову, прячет глаза, больше ничего не хочет слышать.

– Мы ничего не будем разбирать на части! – успокаивает доктор Хендрикс. – Вы неправильно поняли… Мы немного подправим: вырастим новую ткань, но ничего не поменяется.

– Просто мы больше не будем аутистами, – добавляю я. – Если все пойдет хорошо.

– Совершенно верно! – Доктор Хендрикс улыбается, будто хотела услышать именно это. – Вы будете точно как сейчас, только без аутизма.

– Но сейчас я аутист, – возражает Чай. – Я не представляю, как это – быть другим. Придется начинать сначала, превращаться в младенца и еще раз взрослеть?

– Ну… не совсем, – говорит доктор. – Многие нейроны останутся нетронутыми, воздействие происходит постепенно, затрагивая маленькие участки, чтобы у вас всегда оставался прошлый опыт, на который можно опираться. Разумеется, кое-чему придется учиться заново, приспосабливаться, трудиться – все прописано в пакете документов, ваш личный консультант все объяснит, но компания берет на себя все расходы. Вам ни за что не придется платить.

– Целая жизнь, – говорит Дейл.

– Что, простите? – переспрашивает доктор.

– Если начинать сначала, мне нужно больше времени, чтобы стать этим другим человеком. Пожить.

Дейл старше всех нас, старше меня на десять лет. Он не выглядит старым. Волосы до сих пор черные и густые на макушке.

– Я хочу целую жизнь, – говорит он, и я понимаю, что он говорит не только о течении человеческой жизни, но и о новом антивозрастном препарате «Целая жизнь».

Врачи не успевают ничего сказать, как мистер Аракин восклицает:

– Но это… это абсурд! Это добавит… огромные суммы к стоимости проекта.

Он оглядывает людей, сидящих по его сторону стола. Никто не отвечает на его взгляд.

Дейл крепко зажмуривается. Даже в таком положении левое веко дергается.

– А если обучение займет дольше, чем вы думаете? Растянется на годы? Я хочу, чтобы у меня было время пожить, как нормальный человек. Столько же, сколько я прожил аутистом. Даже больше. – Он замолкает, напряженно сморщившись. – Будет больше данных. Более длинный период последующего контроля.

Затем лицо Дейла расслабляется, он открывает глаза.

– Добавьте «Целую жизнь», и я согласен. Не будет «Целой жизни» – я ухожу.

Я оглядываюсь. Все удивленно смотрят на Дейла, даже Линда. Подобное заявление можно было ожидать от Кэмерона, но никак не от Дейла. Он уже поменялся. И я уже поменялся – это точно. Мы аутисты, но мы способны меняться. Может быть, нам не нужно их лечение, чтобы измениться еще больше или даже стать – именно стать, а не казаться – нормальными.

Однако, когда я думаю об этом и о том, сколько времени это займет, в памяти всплывают параграфы из книги.

– Нет, – говорю я.

Дейл поворачивается ко мне. Лицо его неподвижно.

– Плохая идея, – говорю я. – Ваше лечение воздействует на нейроны, и «Целая жизнь» тоже. Ваш метод экспериментальный, никто не знает, подействует ли он вообще.

– Мы знаем, что подействует! – вставляет доктор Хендрикс. – Просто…

– Вам неизвестно доподлинно, как он действует на людей, – перебиваю я (перебивать невежливо, но она первая перебила). – Поэтому мы вам и нужны – такие, как мы. Плохая идея – делать и то и другое сразу. В науке полагается менять одну переменную характеристику за раз.

Мистер Аракин вздыхает с облегчением, Дейл ничего не говорит, но веки его тяжелеют. Не знаю, что он думает. Знаю только, что меня трясет.

– Я хочу жить дольше, – говорит Линда – рука ее дергается, будто живет своей жизнью. – Я хочу жить дольше, но не меняться.

– Не знаю, хочу ли я жить дольше, – говорю я; получается медленно, но даже доктор Хендрикс не перебивает. – Что, если мне не понравится тот, кем я стану, а придется долго жить? Сначала я хочу знать, каким я стану, а потом решить, хочу ли я жить дольше.

Дейл медленно кивает.

– Надо принимать решение про их лечение отдельно. Они нас не заставляют. Мы можем подумать.

– Но… но… но… – слова, кажется, застряли у мистера Аракина в горле, он резко мотает головой, прежде чем окончить фразу: – вы сказали, вам нужно подумать. Сколько это займет?

– Сколько потребуется, – вмешивается мисс Крисли. – Один подопытный уже начал лечение; в любом случае благоразумно разделить их по времени, посмотреть на результаты.

– Я не говорю, что согласен, – говорит Чай, – но буду более… благосклонен, если вы добавите в план «Целую жизнь». Не одновременно, а потом.

– Я подумаю, – говорит Линда.

Она бледна, и глаза у нее бегают – значит, вот-вот замкнется, но она все же выговаривает:

– Я подумаю, жить дольше – это хорошо, но лечение мне не нравится.

– Мне тоже, – говорит Эрик. – Не хочу, чтобы перестраивали мой мозг. Это делают с преступниками, а я не преступник. Аутисты отличаются от других людей, однако они не плохие. Нет ничего плохого в том, чтобы отличаться. Иногда это трудно, но не плохо.

Я ничего не говорю. Не уверен, что именно хочу сказать. Все происходит слишком быстро. Как принять решение? Как решиться стать другим человеком, которого я не знаю и не могу предсказать его действия?