Эсс'ир повернулась к нему спиной.

— Это дин хейн. Место погребения. Должно быть, самое старое. Заброшенное. Киринины умирают среди деревьев, — объяснил Оризиан.

Щитник смотрел с сомнением:

— И это не допустит к нам Белых Сов? Прекрасно, но что мы будем делать, когда окажемся у водопада? Взлетим? Они этого только и ждут. Оттуда нет пути, Оризиан.

— Есть, — сказал Варрин.

Оризиана охватило острое предчувствие чего-то ужасного. В голосе киринина была какая-то смертная завершенность. Очевидно, решение было принято уже давно. В этом и была загвоздка.

Иньюрен лежал на земле. Он приподнялся на локте и поманил к себе Оризиана.

— Послушай меня, Оризиан. В горах над нами есть разрушенный город. Ты знаешь об этом?

— Крайгар Вайн? Слышал.

— Эсс'ир покажет тебе дорогу. Там есть женщина, Ивен, на'кирим. Она может приютить тебя. Я не думаю, что Белые Совы зайдут так далеко в земли Лис. Возможно, и Темного Пути там еще нет. — Он закашлялся и прикрыл рот ладонью, а когда отнял руку, на пальцах у него остались кровавые брызги.

— Но мы должны добраться до Гласбриджа или Колгласа… — но в этот момент Иньюрен слабо стиснул его руку, и Оризиан замолчал.

— Нет, Оризиан, — хрипло заговорил на'кирим. — Подумай. Внизу Белые Совы догонят вас всего через несколько часов. Сейчас вы не в долине. Вы в лесу, а это территория кирининов. — Серые глаза Иньюрена цепко держали Оризиана. В них горело такое напряжение, какого Оризиан в них еще не видел. — Андуран пал. Возможно, Тенври тоже. Гласбридж может стать следующим. Береги Эньяру, Оризиан. Ивен поможет вам добраться до Колдерва. Там лодки. Вам обоим.

Оризиан обнаружил, что чуть не плачет, поэтому он только слушал то, что говорил Иньюрен.

— Ты пойдешь с нами, — непокорно заявил он, хотя голос у него все-таки задрожал.

— Нет, — сказал Иньюрен и закрыл глаза. Он совсем ослаб. Рука на'кирима соскользнула с руки мальчика.

— Да! — выкрикнул Оризиан и опять схватил руку.

Все повернулись на его крик. Эсс'ир подошла и встала у него за плечом. Иньюрен что-то пробормотал ей на языке Лис. Она нагнулась и начала отдирать руку Оризиана от руки на'кирима.

— Он не может идти, — ровным тоном сказала она.

— Он пойдет с нами, — кричал он, глядя ей прямо в лицо. — Он пойдет с нами!

Эньяра беззвучно плакала. Слезы проложили по ее лицу грязные полосы. Эсс'ир и Варрин больше ничего не сказали, но стойко выдержали его взгляд. Только Рот отвернулся в сторону и повесил голову.

— Рот, ты понесешь его дальше, — приказал Оризиан.

Рот прочистил глотку и неловко кивнул, словно отбрасывая какие-то мысли.

Варрин сказал:

— Он останется. Мы не можем его нести и карабкаться…

— Карабкаться? — воскликнул Оризиан, движимый каким-то глубинным инстинктом выместить свой гнев на ком-нибудь, хоть на Эсс'ир. — Зачем тогда мы пошли этим путем, если вы знали, что мы не сможем взять его с собой? Мы могли бы выбрать другой путь.

Боль, которую он увидел на нежном, обычно непроницаемом лице кирининки, была более чем явной. От глубины этой боли у него пропал всякий пыл. Она ничего не сказала.

— Он знает. Его мысль. Другой дороги нет, — сказал Варрин.

Оризиан опустил голову. Он почувствовал себя несчастным, одиноким и беспомощным. Такое с ним было только один раз. Пять лет назад, когда черная лодка уплывала из Колгласа на остров Могилу, унося тела, завернутые в ослепительно белые простыни.

— Вы должны были сказать мне… — Голос у него прервался. В этот момент он почувствовал слабое, трепещущее прикосновение. Это его погладили длинные, дрожащие пальцы Иньюрена.

— Крепись, Оризиан. — Веки на'кирима задрожали. — Будь сильным. Я пока останусь здесь. А ты должен идти.

— Я не хочу оставлять тебя здесь, — простонал Оризиан.

— Должен, потому что я прошу тебя об этом. Ты всегда доверял мне, должен верить и в этом. Эглисс идет за мной. Я его слышу. В глубине души. Я потому и зашел с вами так далеко, чтобы привести его на это место, откуда он не сможет пойти дальше. Его киринины не захотят пойти за дин хейр. И Эглиссу они будут не нужны, если у него буду я. Но ты должен двигаться. Могут прийти другие: Горин-Гир или кто-нибудь еще хуже.

Оризиан тряхнул головой.

— Где Эсс'ир? — спросил Иньюрен.

Эсс'ир подошла и опустилась рядом с ним на колени.

Оризиан не следил за тем, что происходило между ними. Они о чем-то говорили на текучем языке Лис, а его рассудок словно оцепенел, он не мог отвести глаз от изящной руки Иньюрена, все еще лежавшей рядом с его рукой. По тону на'кирима он понимал, что тот о чем-то спрашивает. Она ответила не сразу. Ее брат вдруг сделал несколько быстрых шагов к ним и что-то выпалил. Он был сердит. Эсс'ир ответила, а ее брат резко развернулся и направился в сторону дин хейна. Иньюрен улыбнулся. Эсс'ир наклонилась и поцеловала его.

— Иди, — прошептал Иньюрен.

До Оризиана не сразу дошла эта команда. Он опять отчаянно затряс головой.

— Забери его, Рот, — сказал Иньюрен.

Эсс'ир встала и пошла прочь. Плечи у нее были напряженные, как будто только их силой у нее что-то держалось внутри.

Рот схватил Оризиана за руку и сказал:

— Пойдем.

Эньяра встала на колени рядом с на'киримом и обняла его:

— Прощай, — прошептала она, поднялась и пошла следом за киринином.

— Оризиан… — начал Рот, но Оризиан выдернул у него руку и обхватил Иньюрена, как до этого сделала его сестра. Он попытался приподнять тело Иньюрена и прижать его к себе. Он чувствовал, как поднимаются и опадают ребра на'кирима, слышал прерывистое дыхание.

Иньюрен сказал ему в ухо:

— Уходи. Он уже близко. Иди, Оризиан. Я тебя не забуду.

— Мы увидимся снова, — ответил Оризиан и позволил наконец Роту поднять себя на ноги. Тот осторожно повел мальчика.

Лес дышал мягким вечерним дыханием, от самого легчайшего ветерка покачивая веточками. Сова, устроившаяся на самом высоком дубе, изредка мигая, наблюдала, как внизу спешат какие-то легконогие существа. На невысоком скалистом холме медведь, вынюхивавший насекомых в забитых всякой трухой трещинах, поднял голову и начал вертеть носом во все стороны, потом, раздраженно сопя, слез со скалы и убрался подальше. Какие-то скачущие существа пронеслись мимо холмика, то исчезая на мгновение в лесу, то опять появляясь. От их легких прыжков мыши попрятались в мягкий мох. Засохший лист, едва ли не последняя крупица осени, одиноко падая, кружился по спирали, но опять взвился и некоторое время еще кувыркался вслед за промчавшимся вниз существом.